Конечно же, мне это просто показалось. Я сегодня испытала немалое потрясение, узнав о настоящих родителях. Наслушалась ужасных историй про маму, да еще и этот набросок, на котором на девушку из зеркала, вместо отражения смотрит какая-то потусторонняя жуть…
Я, как и любая творческая натура, просто слишком впечатлительна. Порой не знаю, где кончается реальность и начинаются фантазии.
Хорошо, что взяла с собой Флави. Разговоры с ней надежно привяжут меня к реальному миру, не дадут поддаться эмоциям и наделать глупостей.
Подруга будет моим якорем здесь, на Зеленом острове, где так процветают суеверия о волшебном народе.
В этой стране, порой доходит до того, что, прокладывая шоссе, рабочие никогда не срубят одиноко стоящий посреди поля боярышник. Ведь он может оказаться домом фейри или вратами в их мир. Дорогу обязательно пустят в обход такого дерева, пусть и затратив на это время и ресурсы.
Ледяной порыв ветра, исходящий, казалось, прямо от зеркала, взметнул мои волосы. Я тихо пискнула от страха и рванула к выключателю.
Уняв бешено стучащее сердце, обругала себя дурой: сама не закрыла окно, а теперь трясусь от легкого ветерка, ворвавшегося в дом.
Сон — вот что мне нужно. Стоит как следует выспаться и все пройдет.
ГЛАВА 20
ГЛАВА 20
Ночь мы с подругой провели в большой двуспальной постели, некогда принадлежавшей моим родителям. Несмотря на все волнения прошлого дня, выспалась я на диво хорошо. Все рассказы деда и странности, с которыми столкнулась, казались мне страшным сном, который, наконец, закончился.
Приготовив на завтрак тимбаль с сыром и грибами, мы с подругой на машине отправились в центр Лонгфорда.
Я оставила там Флави, чтобы та смогла вдоволь насладиться местными достопримечательностями и пройтись по магазинам. Сама же отправилась по адресу, что дал мне Патрик Магвайр.
Раз дед не хочет говорить, где лечилась моя мать, может в группе "Королева мая" кто-нибудь вспомнит название клиники. Наверняка Джед навещал Морну, ведь он любил ее, несмотря на все ее выходки.
И действительно — Зинри, высокий худощавый ударник с копной рыжих длинных волос, сообщил мне адрес, куда однажды подвозил Джеда. Не теряя времени, я отправилась туда.
Довольно неприятный лысый тип в узких блестящих очках, что был лечащим врачом моей матери, промариновал меня в коридоре больше получаса, прежде чем все-таки принял.
— Мое имя Дарак Коллинз. Чем могу быть полезен?
— Я Эйлин Лоран. Среди ваших пациенток была моя мать Морна Бакли. Я хотела бы знать, чем она болела, отчего умерла, и получить копию истории ее болезни.
Карие глазки доктора забегали и мне это не понравилось. Кажется, у этого человека совесть нечиста. Иначе, почему он вдруг так занервничал?
— Я понимаю вас, мисс Лоран. Вы, должно быть, очень хотите знать, что произошло с вашей матерью. Но мы не вправе нарушать врачебную тайну, не удостоверившись, что вы действительно близкая родственница миссис Бакли. Вы могли бы предоставить мне документ, подтверждающий ваше родство?
— У меня при себе завещание, заверенное адвокатом Магвайром. В нем я упоминаюсь, как дочь Джеда и Морны Бакли.
Кажется, док трижды перечитал предъявленный документ, прежде чем вернул его мне и нехотя произнес:
— Хорошо, я предоставлю вам историю болезни для ознакомления.
Я не была особо подкована в психиатрических терминах, но там, где не хватало познаний, искала определения в интернете.
У мамы была затяжная форма реактивной депрессии. В острой форме это заболевание давало ощущение безнадежности, угнетающее отчаяние, нарушение сна и отказ от еды, а еще фобии, суицидальные мысли и слуховые галлюцинации.
Ее фобия проявлялась при любом взгляде на зеркало или любую другую отражающую поверхность.
Дополнялся этот набор беспричинной плаксивостью, идеями самообвинения, расстройствами памяти, утратой способности к длительному умственному и физическому труду, непереносимостью громких звуков, яркого света и резких запахов, слабостью и повышенной возбудимостью, вслед за которой быстро наступает истощение.
Лечили ее транквилизаторами и антидепрессантами, беседами, основанными на логических убеждениях, а также эриксоновским гипнозом.
Мама умерла во сне. "Недостаточность насосной функции сердца"
Еще к истории болезни был присоединен дневник мамы. Я понимала, что едва ли успею прочесть все, поскольку почерк ее было тяжело разобрать. Поэтому когда доктора Коллинза срочно вызвали куда-то, поспешно сфотографировала страницы с текстом на телефон, минуя те, где были лишь рисунки.
Когда док вернулся, меня ждал сюрприз:
— У меня есть кое-что для вас. Посмотрите, это же вылитая вы! — произнес мужчина, переводя взгляд то на меня, то на девушку, что была изображена на картине в его руках.
Я была нарисована в профиль рядом с зеркалом в столовой. Моя рука лежала на зеркальной глади, и мужчина в отражении тянулся к ней ладонью. На этой картине он был чарующе прекрасен. Никаких ран или крови, рубашка была не разорвана, а просто расстегнута.
Картину я забрала. С Флави договорилась, что заберу ее в условленном месте в полдень. У меня была еще пара часов, поэтому поспешила домой, чтобы скорее загрузить фотографии в ноутбук и наедине с собой прочесть, что писала моя мать незадолго до смерти.
ГЛАВА 21
ГЛАВА 21
В дневнике был действительно бред безумицы. Отрывочные записи начертанные размашистым витиеватым почерком хаотично чередовались с рисунками. На них чаще всего появлялись три персонажа: тот медноволосый фейри, которого дед прочил мне в отцы, мужчина, запертый в зеркале, а еще величественная женщина со светлыми волосами в длинном летящем платье. Ее руки от запястий до локтя были увиты виноградный лозой, а на красивом лице застыла печать гнева. Однако на последней странице, когда уже потеряла надежду извлечь какую-либо пользу из дневника, я наткнулась на вполне связный отрывок:
"Я нарушила все правила, какие можно: не брать даров, не есть их пищу, не прикасаться! Как же я глупа…
Сегодня мысли удивительно ясны. Говорят, такое бывает со всеми больными незадолго до кончины, Мне недолго осталось, я это чувствую, проклятое лекарство убивает меня. Сейчас, на пороге смерти, я жалею, что бросила малышку Эйлин ради любви к мужчине, пусть даже и фейри.
Я хотела уйти в сид, чтобы воссоединиться с моим возлюбленным. Мне удалось разыскать вход, но на пороге ждала мстительница Титании. Она покарала меня безумием за грехи матери, которую я не знала и вышвырнула прочь.
Не знаю, понял ли отец, что Эйлин нужно спрятать, чтобы и она не пострадала.
Я пыталась ему сказать, но мои слова были бессвязными. Не думаю, что он мне поверил…
Ты не услышишь меня моя девочка, но пусть хоть эта бумага узнает о том, что я чувствую глубокую вину. Прости меня моя птичка Эйлин! Я попрошу отца в качестве последней воли кремировать то, что от меня останется и развеять над холмами неподалеку от нашего дома. Надеюсь, так мой дух не покинет Срединный мир и я смогу уберечь тебя и своего отца.
Джед меня бросил. Мой возлюбленный не нашел меня здесь. Да и искал ли он? Я полукровка, но для него я все равно слишком человек. Он был ласков, но забыл меня, едва покинув Срединный мир. Даже имени своего не открыл…Но все же именно он научил меня нескольким приемам, благодаря которым эти слова прочтут лишь те, кто одной крови со мной.
Папа… один ты действительно любил меня и пытался сберечь. Перед тобой я виновата не меньше, чем перед дочкой. Прости мне мою легкомысленную природу. Наверное, фейри не умеют любить, поэтому я всю жизнь бежала за наслаждением, что давало мне волшебство. За то, что я недостаточно человек, чтобы не мечтать о том, что однажды сумею найти вход в волшебный мир, который зовет меня. Этот зов разрывает душу на кусочки каждый Самайн и Белтайн…
