— Я поверю тому из вас, кто искуснее солжет, — сказал отец и приказал всыпать мне плетей за неуклюжесть.
Рука зажила, но это стало уроком. И не только для меня, но и для братьев — плетей не хотелось никому. И мы старались, как могли. Мы лгали не только папеньке, мы лгали всем, и даже самим себе, оттачивая искусство вранья и манипуляции. Последнее было обязательным, ведь, если ты сам не поверишь в собственную ложь, значит, не поверит никто. Со временем мы поняли: чем грязнее обман, тем желаннее он для слушателя. Мерир и Морей могли победить меня в любой драке на первых же минутах, но в искусстве лжи они мне и в подметки не годились. Потому что я лучше всех умела лгать себе. И сейчас мне не составляет труда самой поверить в наскоро придуманную историю.
Я представляю обнаженную кожу куратора, обтягивающую крепкие мышцы, вспоминаю свое смущение, свой дискомфорт и пересохшее горло, когда его тело находилось в такой близости от меня… Делаю большие глаза, губы уже дрожат, и первая слеза скатывается к подбородку.
Не надо было на меня орать и винить меня во всем.
— Он… Он…
— Что «он», кадет? — ректор подается вперед, ловя каждый мой всхлип.
— Он приставал ко мне! — я в ужасе прикрываю рот рукой, вызывая в памяти наклоняющийся ко мне темный силуэт.
— Кто? Мастер Ирэ? — мы понимаем друг друга без слов, но условности должны быть соблюдены.
— Да! Я… Простите, мне так больно об этом говорить!
Я натурально всхлипываю, вытираю слезы. Прогнать жуткое воспоминание нехватки воздуха, чего-то, что заползало в самые глубокие уголки моей души, гораздо сложнее, чем его возродить.
— Можно я пойду? Хочу привести себя в порядок, — я заискивающе смотрю на ректора Ринора.
— Конечно, конечно, мы разберемся без вас, — осчастливливает меня высшее руководство, алчно поблескивая вспотевшей от наскоро придуманных новостей лысиной.
По широкой дуге обойдя ректора, я спешу в свою комнату.
Еще метров десять своего пути я искренне верю, что поступила правильно. Мастеру Ирэ нет места в моем окружении. Два огненных кота на одной горе не уживаются.
Еще через десять метров приходит мысль о том, что я совершила гадкий поступок, он мне все-таки жизнь спас. Нес на себе, не бросил замерзать, да и вообще мужик правильный. Заслуг военных у него много…
На лестнице, ведущей в жилое крыло, я останавливаюсь, разворачиваюсь в стремлении вернуться и опровергнуть свои слова, но тут же одергиваю себя и иду дальше. Папенька бы мне за такое глупое сострадание пятьдесят плетей всыпал.
Кадеты еще не шныряют туда-сюда, видимо, для дел рутинных еще слишком рано. Я прохожу по нашему крылу незамеченной. Уже почти возле входа на свою винтовую лестницу я нахожу логичное оправдание тому, что хочу сделать (да, нужно признать, хочу всем сердцем): сколько проблем можно ожидать от полковника Хагана Ирэ в будущем, если сейчас ректор передаст ему мои слова? И, кроме того, мне ведь от него кое-что нужно, разве могу я поступиться шансом из-за своих обид?
Окрыленная своими мыслями я резко разворачиваюсь и уже не останавливаясь бегу обратно. Точнее, теперь я бегу в кабинет ректора, надеясь, что он все-таки не сразу начал разборки с новым преподавателем. Хотя с моей везучестью только и надеяться на благополучный исход.
Кабинет ректора ближе, чем его комната. Я вбегаю на административную галерею. Ректор располагается в странном помещении неправильной формы, в котором нет окон. Как и во всех нормальных заведениях, кабинету высокого начальства предшествует обитель его бессменного секретаря.
Я влетаю без стука и еще не успеваю ничего сказать, как высокая тощая женщина со странным вязанным аксессуаром в виде полосатой кошки на шее, она же мите Лонут, изрешечивает меня своим убийственным взглядом.
— Явилась!
12
— Явилась, — подтверждаю я.
— Иди, тебя уже ждут, — ее скрипящий голос ранит мои ушные перепонки, но я решаю еще потерпеть и задать очередной вопрос:
— Кто ждет?
— Сейчас узнаешь, — она гаденько хихикает и указывает на дверь.
Идти к мастеру Ринору хочется все меньше. Да и припадок человеколюбия вполне может пройти сам собой, без моих активных действий, думается мне. Я делаю шаг назад, хочу сбежать. Но секретарша многозначительно качает головой — точно сдаст.
Ох! Погубит меня моя доброта!
Скривившись, пересекаю приемную и, постучав, шагаю в кабинет. Ректор сидит за столом с совершенно печальным лицом, но, к счастью, один. Фух! Значит, полковнику он еще ничего не успел сказать.
— Мастер Ринор! — пламенно говорю я. — Мне очень жаль, но мой разум несколько помутился в связи со вчерашними событиями, и это привело к ужасающему недоразумению. Мастер Ирэ вел себя как настоящий профессионал! Моя трактовка его действий была в корне неверной…
Мастер Ринор облегченно вздыхает и улыбается, чем вызывает тревожную паузу в моем монологе. Чему это он так радуется?
Понимание не заставляет себя ждать. Позади меня слышится знакомый голос, звенящий яростью:
— В корне неверной, говорите?
Я медленно поворачиваюсь, не поднимая глаз. Не могу же я ему признаться, что это была моя месть за то, что он меня отчитывал. И что я сделала пакость, чтобы его поскорее вытурили из Крепости. Что-то похожее на стыд шевелится в груди — он все-таки спас мне жизнь. И, кстати, в этих странных приступах слабости и стыдливости тоже виноват бравый полковник, так что да, я не хотела, чтобы он здесь маячил.
— Мастер Ирэ, извините мне мою эксцентричность. Это, видимо, последствия отравления.
— Это клевета, кадет Арос, — в его глазах сверкают молнии. — В чем вы только что сами признались.
Не надо было возвращаться, пусть бы увольняли… Но, если честно, полковник прав. Это клевета и очень грязная. А ведь я уважаю Мастера Ирэ как героя и как легенду. Огонь поднимается все выше, заставляет лицо пылать.
В какой момент я решила, что манера общения Мерира — единственно правильная?
Пугаюсь этой мысли. Нельзя так думать. Человечность — это слабость, а все вокруг голодные псы, которые только и ждут, когда ты ослабеешь и отпустишь поводки, чтобы загрызть тебя. Да, все это я знаю с пеленок, но…
— Прошу прощения, мастер, — эти слова даются нелегко, но я чувствую внутреннюю потребность в их произнесении. — Готова понести заслуженное наказание.
Я утыкаюсь взглядом в пол, слушая, как шумит кровь в ушах и стучит загнанное сердце. Тишина оглушает и нервирует. Почему испытываю перед ним стыд? Раньше за мной такого не водилось, а теперь раскаяние накрывает меня с головой, и я стою, переминаясь с ноги на ногу перед возвышающимся мастером. Может, дело в том, что я никогда не лгала о тех, кого настолько уважаю? И, если быть честной, то вряд ли есть кто-то, кого бы я уважала так же сильно, как полковника.
Наконец Хаган Ирэ нарушает молчание:
— Я рад, что вы еще не совсем растеряли свою совесть, раз можете краснеть, кадет Арос, — от его слов жар бросается в лицо с удвоенной силой. — Но наказания вы и впрямь заслуживаете.
Странно, что ректор совсем не вмешивается в наш диалог, хотя нравоучений и от одного куратора мне вполне достаточно.
— Я вас слушаю, мастер Ирэ, — я решаюсь посмотреть на полковника.
Темные глаза насмешливо блестят в темноте. Ох, что-то мне это не очень нравится…
— Мастер Ринор, — полковник переводит взгляд на помалкивающего ректора. — Я думаю, мы сошлись во мнениях по поводу наказания для кадета Арос?
— Конечно, мастер Ирэ, — голос начальства нервно подрагивает. — Кадет Арос в вашем полном распоряжении.
Внутренности тревожно сжимаются от этих слов. Что значит в его полном распоряжении? Что он собирается со мной делать? Хаган Ирэ коротко кивает, поднимается, подхватывает меня под локоток и ведет прочь из ректорского кабинета. Под любопытным взглядом мите Лонут мы покидаем и приемную.
— Мастер, — я с опаской обращаюсь к полковнику Ирэ.
