Он так похож на одного из нас! На эдема…
У него очень светлые волосы, брови и ресницы и даже глаза, которые смотрят с любопытством и проникновенно, словно парень способен установить галоклин одним взглядом, даже не приближаясь.
— Она смотрит прямо на меня, — произносит юноша приятным голосом.
— Она не может видеть сквозь одностороннее стекло, — парирует Ребекка, а я так и не нахожу в себе сил отвести взгляд. — Она смотрит на своё отражение.
— Нет, она меня видит, — убеждённо возражает юноша, рассматривая меня так же, как я — его.
«Притворись, что не видишь», — вспоминаю я слова Дэнниса, но не могу отвести взгляд.
— Тебе кажется, — говорит Ребекка, и молодой человек прерывает наш зрительный контакт, когда оборачивается к ней.
Придя в себя, я тоже перевожу взгляд — на девушку и прислушиваюсь к разговору.
— Что от меня требуется? — спрашивает незнакомец, а я делаю судорожный вдох в ожидании ответа.
— Просто пообщаться с ней.
Выдох и снова вдох — теперь чуть более глубокий.
— Я не люблю разговаривать.
— Нет? — я слышу улыбку в голосе Ребекки. — С Дэннисом тебе вроде бы не было скучно.
— Редко так бывает, — откликается парень. — Обычно я предпочитаю одиночество.
— С ней тебе понравится общаться, — говорит Ребекка.
— Почему? — вопрос задаёт парень, но ответа жду с нетерпением и я.
— Ты сможешь быть собой.
Я выдыхаю сквозь приоткрытые губы и изо всех сил стараюсь сделать вид, что снова смотрюсь в собственное отражение. Я намеренно поправляю волосы и одежду, а потом отхожу к виртуальному креслу и сажусь, когда парень спрашивает Ребекку:
— О чём нам говорить?
— О чём пожелаешь. То, что вы будете обсуждать, навсегда останется здесь. Помнишь наш уговор?
— Конечно.
Я уверена, он снова смотрит на меня, но я не поднимаю голову.
— Кто она?
Ребекка долго молчит, прежде чем ответить.
— Просто девушка, которая многое пережила.
У меня приподнимаются брови, но я беру себя в руки как раз, когда открывается дверь, и юноша заходит в комнату.
— Привет. Меня зовут Марвин. А тебя?
Я поднимаю на него взгляд, но забываю притвориться, будто вижу впервые.
— Габриэлла.
Мы очень долго молчим, но чем дальше, тем меньше я напрягаюсь. Меня настораживает скорее Ребекка, наблюдающая за нами, чем Марвин, который на удивление не вызывает ни малейшей тревоги.
— Могу сесть? — спрашивает он, указывая на стул рядом с креслом, и я киваю.
Он приближается, и вдруг я едва ли не в реальности вижу, какого красивого оттенка его биополе. Редкий октариновый цвет.
В моём сознании начинают мелькать образы: в беспросветном мраке одиночество сгущается и тянет ко мне лоснящиеся ладони; огромная паучиха висит под потолком; человек пытается снять маску, но срывает собственную кожу; космонавт и горящие вокруг него скелеты; высокий мужчина в длинном чёрном платье…
Всё исчезает так же внезапно, как появилось, а перед собой я вижу удивлённое худое лицо с горбинкой на носу.
— Ты знакома с Дэннисом? — спрашивает юноша.
После воспоминаний о ночных кошмарах мне трудно говорить, и я только киваю.
— Последний раз я видел его несколько дней назад. А ты?
— Не очень давно.
Я отвечаю быстрее, чем успеваю подумать, стоит ли. Чувствую воодушевление Ребекки, но Марвин, в отличие от неё, нисколько не удивлённый тем, что я впервые заговорила, продолжает, как ни в чём ни бывало:
— Он хороший. Даже очень добрый. Удивительно!
Я озадаченно смотрю на парня, но не решаюсь уточнять, почему его удивляет то, что Дэннис… хороший и добрый. А каким он должен быть?..
— Он первый, кто подробно рассказал мне о виртуальном кресле, цифровых перчатках и линзах дополненной реальности, — рассуждает юноша вслух. — Он рассказал мне, каково это, быть разработчиком виртуальных миров. Может быть, и я смогу когда-нибудь. Мы даже немного поговорили о виртуальной наркомании, — почти шёпотом добавляет Марвин. — Со мной никто не хотел это обсуждать. Приёмные родители даже не разрешали погружаться в виртуальную реальность, пока Дэннис не сказал им, что я эйдетический визуализатор.
Понятия не имею, о чём идёт речь, и смотрю на юношу во все глаза.
— Забавно, что Дэннис разрабатывает виртуальные миры, а сам снов не видит.
Не знаю, что именно меня так удивляет, учитывая, что первая часть предложения не говорит мне вообще ни о чём, но мои брови приподнимаются, а Марвин, заметив это, говорит смущённо:
— Может быть, это была тайна. Но он не предупреждал меня, что нельзя об этом говорить. Представляешь, разработчик виртуальных миров, а видит только воспоминания? Не представляю, каково это, — признаётся юноша, и это я хорошо могу понять, ведь тоже не представляю — не представляю вообще, о чём он толкует. — Дэннис сказал, что яркие сны — это не болезнь. Легко ему говорить, а я вот от собственных снов иногда очень устаю, — он горько усмехается. — Видел отчёт о моём состоянии: депрессия, апатия, ангедония, паническое расстройство. Любопытно, что такой набор психологических проблем называют богатым материалом для создания впечатляющих деталей для чужих виртуальных миров. Получается, мои мучения делают меня эйдетическим визуализатором с большим потенциалом. Иронично. Наши страхи создают яркие сны, способные быть интересными для других людей. Знаешь, что мне обычно снится? — Марвин вдруг обращается ко мне, и я отрицательно качаю головой, правда, запоздало, но его это не смущает, и он продолжает, как ни в чём не бывало. — Полуразрушенная башня древнего замка, окружённая стаями воронов, окутанная плотным туманом, тёмные силуэты многоруких чудовищ, роботы с красными горящими глазами и клацающими челюстями, с лысыми головами, скрытыми масками, с искусственным и настоящим человеческими черепами вместо голов, высокие роботы, чьи тела напоминают человеческие скелеты, и можно отследить каждое костлявое ребро, огромное, лоснящееся чёрным туманом существо без глаз, с длинными гибкими руками, сжимающими мою голову и шею… Все эти образы я помню в деталях, словно вижу их вновь прямо сейчас.
Я не в силах отвести взгляда от юноши, хотя меня пугают его слова и по позвоночнику проходит холодок…
— А иногда ко мне приходят самые страшные мои кошмары, — Марвин понижает голос, и я обхватываю плечи руками, будто пытаясь защититься от холода. — Тень сгущается и тянет ко мне ладони, лишённые пальцев. Налитые кровью глаза пристально наблюдают за мной из темноты. Я пытаюсь убежать, но попадаю в липкую паутину, а надо мной висит огромная паучиха с сотней блестящих глаз. Каждый неотрывно следит за мной, но я даже не могу позвать на помощь. Я вижу человека, который проводит по лицу рукой, меняя маски, пока одна из них не приклеивается к коже так сильно, что отрывается только вместе с ней. Вокруг космонавта горят скелеты. Из плотного мрака выходит высокий мужчина в длинном чёрном платье со стоячим воротником и широкими рукавами. Символ всхода в его ладонях запятнан кровью…
Я даже не дышу…
Откуда он знает, что мне снилось?..
Это какое-то испытание, которое я провалила?..
Я не чувствовала от этого юноши опасности, а стоило быть осторожной!..
Боковым зрением вижу, как Ребекка за преградой прикрывает рот ладонью, её лицо вытягивается от удивления. Похоже, она не дышит, как и я.
Пытаюсь сделать вдох, но начинаю задыхаться.
— Тебе не хорошо? — с ужасом в глазах спрашивает Марвин, поднимаясь на ноги.
— Откуда ты узнал об этих снах? — с трудом произношу я, но звучит, как хриплое покашливание.
— Узнал? — удивляется юноша, всё так же обеспокоенно глядя на меня. — Я страдаю от этих видений, сколько себя помню.
Он меня обманывает?..
— Тогда что они означают?! — требую я ответа, с усилием делая вдох только ради того, чтобы выяснить правду.
— Не знаю. Лестница в небеса — это, наверное, космические лифты, а Маяк на станции — здание правительства, — не понимаю ни одного слова, как и того, почему Марвин снова говорит едва слышно. — Роботы — это, скорее всего, из-за того, что моя мама — артифик. Я знаю, все привыкли к тому, что некоторые люди живут с машинами, но мне трудно с этим… свыкнуться. А всё остальное… эти жуткие образы, самые глубинные и болезненные… это одиночество, страх потерять себя самого, стать тем, кто вынужден играть роль, пока не перепутает маски и окончательно не погибнет, тоска по Земле и ужас от того, что пришлось пережить человечеству… В общем, всего понемногу, и, конечно, Верховный Наставник, — Марвин говорит так тихо, что я почти ничего не слышу, а Ребекка явно нервничает, потому что ей, видимо, услышать не удаётся. — Ты веришь в эзотерику? — юноша смотрит на меня, и не представляю, что именно он видит на моём лице, но начинает оправдываться: — Я этим не увлекаюсь, просто знаю, что другой, и пытаюсь найти ответы. Я с детства был странным, подверженным множеству аллергий, всегда плохо переносил шум и большие скопления людей, любил уединение и одиночество, яркий свет и резкие звуки меня пугали, равно как и электроприборы, они вечно выходили из строя, стоило мне оказаться рядом. Зато мне удавалось успокаивать других и даже снимать чью-то боль.
