Хэнк повернулся к Терезе.
— Теперь я еду на дачу, — прошептала она; сил говорить в полный голос не хватало. — Как и собиралась.
— На чем? У тебя больше нет машины.
Она молча указала глазами на легковушку Хэнка.
— Э, это моя!
— И чему это противоречит?
Зохен знает что! Он подал ей руку, но встать не удалось. До машины ее пришлось нести.
— Саквояж мой не забудь!
Он сходил за саквояжем, оставленным на дороге, кинул на заднее сиденье.
— Осторожней, — пробормотала Тереза, кутаясь в его куртку, вполне тянущую на короткое пальтишко по отношению к ее размеру. — Там чайник.
Зачем она возит с собой чайник? Хэнк пожал плечами, установил запаску на место и развернул машину. Внизу уже знатно полыхало, пламя боролось с дождем практически на равных. Надо надеяться, вода все-таки одолеет, и огонь не перекинется на рощу.
Внутри машины было тепло — не слишком, но гораздо теплее, чем на улице. А самое главное — почти сухо, если не считать той воды, которую они занесли при раскрывании дверей и с одеждой. Мерно тикал счетчик, зеленовато светились цифры на приборах. Обессилевшая Тереза то ли задремала, то ли провалилась в забытье. Пришла в себя оттого, что Хэнк хлопал ее по щекам, сильнее и сильнее, начиная волноваться — хлопок, вернувший ее в сознание, был практически затрещиной.
— Ну, хвала небесам, — пробурчал он. — Приехали. Выйти сможешь?
Она снова закрыла глаза. Он понял: не сможет. Поднялся на крыльцо, отпер дверь, занес Терезу внутрь. Вернулся за саквояжем с зохеновым чайником — ведь как пить дать, погонит его за своим добром, когда очнется.
— Холодно, — невнятно пробубнила она, не открывая глаз.
Лучше всего была бы горячая ванна, но в ванне ее в таком состоянии не оставишь, утонет и не заметит. Он устроил ее в кресле, обложив подушками, чтоб не упала случайно, завернул в плед. Налил в таз теплой воды, сунул ей под босые ноги.
Она нагнулась, пытаясь нашарить край тазика. Так было лучше — кровь прилила к голове, темные вихри перед глазами немного прояснились. Но пальцы не слушались.
— Сиди спокойно! — шикнул Хэнк.
Она почувствовала, как горячие руки растирают ей ступню и окунают в обжигающую воду, а потом — вторую.
— Водку будешь? — Хорошее средство при переохлаждении; когда доисторическое чудище, названное позже терезией гигантской, перевернуло их лодку, они грелись именно таким образом.
— Нет. — Тереза, не разгибаясь, держалась за виски, словно боясь: отпустит — и изображение в глазах опять пропадет. — Надо поднять давление. Чай, кофе…
Перед губами очутилась кружка крепкого черного чая. Она отпила. Сладкий до невозможности, но это правильно.
— Ты бледная, как смерть. Давай кисти разотру.
Хэнку давно уже было жарко. То машину толкай, то Терезу носи туда-сюда — волей-неволей взмокнешь. Почему она не может согреться? Он сделал еще чаю, подлил в таз горячей воды. Тереза наконец села почти без поддержки, но здоровый румянец никак не возвращался.
— Мне нужно лечь, — проговорила она.
Хэнк снова поднял ее на руки. Вдруг вспомнилось: Анджей до сих пор был единственным, кто носил ее в постель на руках. Она обхватила Хэнка за шею. Силы на нуле, захочет — вывернется. Не захотел, конечно, не совсем дурак же. Рухнул на кровать вместе с ней, освободившейся рукой расстегивая так и не просохшие брюки и раздвигая ей бедра. Быстро стало тепло, и кровь в висках застучала резвее. А силу она опять упустила. Ну никакой возможности избежать наслаждения, когда тебя жестко фиксируют и не дают отползти. Ни с одним из прежних мужчин Тереза не чувствовала себя такой беспомощной. И вроде бы обидно, но, похоже, именно в беспомощности крылась невыносимая сладость. Вот только сил совсем не было. Она уснула прямо в объятиях, не дожидаясь окончания процесса.
— Полдень уже, — сказал Хэнк.
В окне белел дневной свет — не солнце, но и не мрачные грозовые тучи. Хэнк стоял рядом в халате, выбритый и отвратительно бодрый.
— Ты вставать будешь?
— Нет. — Она уткнулась лицом в подушку, облапив ее обеими руками. Теплое тяжелое одеяло заботливо обнимало ее, и вылезать из-под него не было решительно никаких причин и — что полностью с этим гармонировало — абсолютно никакого желания.
— Ну и лежи тогда.
Одеяло было сдернуто, а возмущенный вопль задавлен, причем в буквальном смысле. Возмущение, правда, быстро прошло — вместе с приходом осознания, что она полный бездарь в сборе энергии. Ну, или Хэнк — идеально подходящий для нее мужчина, вопреки отрицательному вердикту квалифицированного специалиста Ильтена и ее собственному мнению.
Потом пришлось все-таки сползти с кровати и облачиться в серый халат, брошенный Хэнком: настоятельно требовалось в туалет и ванную. И жутко хотелось есть. Целительный сон пошел на пользу: Тереза уже могла самостоятельно передвигаться, хоть и пошатываясь. На столе в кухне лежало несколько толстых бутербродов — здорово, что Хэнк их сделал, ей было бы сложно управляться с ножом. Она включила чайник и потихоньку заточила все бутерброды, глядя в окно на то, как Хэнк возится с машиной. Легковушка при свете дня оказалась в красно-зеленую полоску, ужас дальтоника. Чайник вскипел, Тереза выпила чашку, другую — и почувствовала себя сносно.
Хэнк вошел, вытирая руки ветошью.
— Не понял. Где мои бутеры?
— Они теперь мои. — Тереза погладила живот через пояс халата.
— А новые сделать? — В интонации ощущалось серьезное недовольство.
Она вяло махнула рукой:
— Сил нет.
Вот у тебя сил полно, добавила она про себя обиженно, только фиг заберешь.
Он хмуро зыркнул и принялся резать колбасу. Тереза ухватила первый бутерброд, откусила…
— Хватит жрать! — Раздражение прорвалось. — Иди переоденься в какое-нибудь платье, они где-то в шкафах. Надо ехать в город, и медлить уже нельзя.
— Я не собираюсь в город.
— С ума сошла? Там уже, небось, легавые с ног сбились, куда ты пропала. Тебе надо готовиться к новому браку.
— Вот как? — едко переспросила она. — Значит, попользовался и решил сдать меня?
Он развел руками, не понимая, что тут неправильного.
— Но так положено. Тебя будут искать. И найдут, что характерно. А виноватым окажусь я.
— Болван, — припечатала она.
Хэнк вспыхнул, но она не дала ему вымолвить ни слова.
— Конечно, они найдут! Найдут мой обгоревший труп. Ты вообще понял, что произошло ночью?
Зохен! Его настигло внезапное озарение.
— Они примут то тело за настоящее, да? Это я понял. — Пусть поздно, но в словах неправды нет. — А вот как ты это сделала — не понимаю.
Не понимал, но не стал немедленно докапываться. Умение вовремя помолчать и не мешать она ценила.
— Я и сама
