class="p1">– А на сколько спорили? Какой мой интерес? – заметно оживилась девица.
– Увы, я должен вас огорчить, спор наш сугубо интеллектуальный… – признался Андрей Петрович.
– Поня-ятно. – Ее голос наполнился тягучим разочарованием. – Короче, ума у вас палата, только вот денег у вас ни черта нет. Че надо?
– А у вас, простите, какое образование? – поинтересовался Андрей Петрович.
– Дед, ты прям как при царе. Есть образование, и не хуже, чем у других. Четвертый курс кончаю, нет, перепутала, – прыснув, сказала девушка, – точнее, оканчиваю.
– А где учитесь? – продолжал допытываться Андрей Петрович.
– Педуха, я ж некрутая, – сказала она.
– Это педагогический, – шепотом пояснил Андрей Петрович, а девушку тем временем потянуло на откровения:
– Туда принимали практически всех, главное было не «завалить» экзамен… Ну а чтобы жить и платить за разные там книжки-дуришки, нужна денежка. Пошла работать. Стала секретарем. Хозяин стал приставать, грозился уволить, говорил, что куда ни пойду – будет так… Ну я, конечно, уступила… А он, боров, оказался уж очень приставучий, ему подавай каждый день, а то и по паре раз за день, да и так, и этак… А еще ему чай принеси да на звонки ответь, да еще и кричит – не так, видите ли, я ему слово напечатала, собака… А платил один раз в месяц – зарплату. Короче, сказала мне как-то одна с нашего курса, что я – дура, и что если заниматься только тем, то получается больше… Ну, я и ушла… Ничего, – зло добавила она, – мне всего год остался. А при образовании буду… – Она осеклась, смолкла – то ли решив не выдавать свои планы на будущее, то ли толком не зная, как будет жить дальше…
– Да-а-а, – протянул Андрей Петрович, – побросала вас жизнь, но вернемся к нашему спору… а скажите, с творчеством Александра Сергеевича Пушкина вы, выходит, должны быть знакомы?
– А то! – последовал уверенный ответ, – как-никак великий русский поэт и родоначальник современного русского языка… – как на уроке, не сбиваясь, цитатой из чьей-то книги, ответила она.
– А слабо на память что-то прочитать? – спросил ее Андрей Петрович.
– Легко! – сказала она и стала декламировать звонким девичьим голосом:
Мой дядя самых честных правил
Однажды сильно занемог,
Когда кобыле сивой вправил,
Да так, что конюх напрочь слег.
Его пример – другим наука:
Коль у тебя такая штука…
– Понятно, – прервал ее со вздохом Андрей Петрович и обратился к новичку:
– Ну и какие чувства обуревают вами после такого: горе, обида, а может быть, тихая грусть?
Но вместо ответа тот, коротко охнув, сполз на пол без чувств…
Понедельник – день, известно, тяжелый. Не составляло это исключения и для Валентина Григорьевича Арефьева, поэтому он старался никаких важных дел хотя бы в первой половине дня не начинать. Или не завершать – это уж как по распорядку получится. А распорядок он чтил свято.
Рас-порядок. Часть порядка. Часть его службы.
Когда он был курсантом, в этом слове ему слышалось нечто грозно-манящее, как прикосновение к оружию. Причем не украдкой, тайно. Нет. К своему. Табельному. Порядок – это оружие общества. А оружие всегда должно быть смазано и начищено. Перестанешь за ним следить – в нужный миг даст осечку. Не зря же их взводный говорил, что измена Родине начинается с незаправленной кровати. А взводный был «голова», с ним даже начальник училища за руку здоровался. Из того, чему учили, ничего не помнит, а вот эти слова запали в душу навсегда. И он любил их к месту вставить. Вот так-то.
Что и говорить, по жизни ему повезло. От неизбывного юношеского идеализма жизнь его избавила быстро и сравнительно легко. А ведь поначалу он действительно не мог взять в толк: отчего все идет наперекосяк, хотя он вроде и правильно поступает: строго по закону, с соблюдением порядка. Да еще и втык от руководства!
Все стало на свои места, когда он стал смотреть на реальную, настоящую жизнь. Ту, что в учебниках не описана и в протоколы не заносится, чтобы не портить отчетность. Чтобы порядок был. Вот тогда-то он и понял, что настоящий порядок – это не грозный вороненый блеск оружия и не лихие погони. Это только в кино для широких, как говорится, масс.
А настоящий порядок – когда все ровно и не придерешься. Как та самая курсантская кровать – заправлена, ни складки на одеяле и подушка треугольничком. Это главное. Идет дежурный офицер, и глаз радуется. И все в порядке.
А что там простынка нетабельная или в помине ее нет, или кто в постель мочится, так это частности, не имеющие к общему никакого отношения.
В жизни все абсолютно и совершенно так же. Как только он это понял, сразу стал по службе расти. Ну, понятное дело не ракетой, прыгая через людей и чины. Но все-таки, все-таки. Заметили, выделили, продвинули. Ну, кое-где, конечно, пришлось смазать колесики, чтобы лучше вращались. Но так это ж везде. А в целом, все сам. И теперь вот начальник отдела не последнего, скажем прямо, района столицы. Уважаемый, можно сказать, человек. Он знает, его знают. Если голова на плечах есть, то и пистолет не понадобится.
Да уж, пистолет. Будь он неладен.
В который раз он пробежал глазами бланк протокола. Нет, нет, нет… Незнайка, блин, на Луне! Глянул на часы – скоро одиннадцать. Понедельник. Ах ты, будь оно неладно! Когда же наступит тот день, когда его снова заметят и переведут повыше, на настоящую руководящую работу, туда, где нет этих дурацких протоколов про всяких проституток, карманников и бомжей! Каждый божий день, придя на работу и подправив на своем столе и без того лежащие в идеальном порядке вещи, он, затаив дыхание, раскрывал папку с надписью «Почта». У всех людей есть какой-нибудь бзик. Одни, например, любят ходить дома голыми. Другие – воровать в магазинах всякую ерунду. Третьи ждут нашествия инопланетян. А вот Валентин Григорьевич был уверен, что не за горами тот день, когда в его жизни грядут перемены, и что однажды, открыв свою папочку «Почта», он узнает о них. Но, увы, до сих пор эта папка его ничем особым не радовала. Ничего интересного в ней, кроме текущей ерунды, он ни разу еще не прочел. Вот и сегодня там сиротливо лежала лишь одна бумажка, на которой каракулями, словно курица лапой, было выведено несколько строк.
В правом, верхнем углу было написано:
