В кабинете с двумя прозрачными стенами, сквозь которые была видна ладруковая роща, за прозрачным зелёным столом сидел доктор Йоа. Джима в кресле-каталке расположили сбоку у стола, лицом к доктору. На большом экране у доктора за спиной сменялись фотографии, и Джим должен был ответить, кого он видит. Сначала был лорд Дитмар, и Джим сказал:
— Мой спутник, милорд Азаро Луэллин Анаксоми Дитмар.
После на экране появился лорд Райвенн, и Джим сказал:
— Мой отец. Милорд Зелхо Медалус Алмино Райвенн.
Потом появился Илидор, и Джим улыбнулся:
— Мой сынок. Илидор.
Далее появился снимок двух спящих в кроватке малышей.
— Мои близняшки, — сказал Джим с улыбкой.
Потом ему показали Серино, и он ответил:
— Мой приёмный сын Серино.
Далее шли изображения Раданайта, Криара, Эгмемона, Йорна, Альмагира. А потом ему показали портрет Фалкона. Помолчав, Джим ответил:
— Это Фалкон… Он умер.
Доктор Йоа спросил:
— Вы больше не полагаете, что он улетел на прекрасном сверкающем звездолёте к некой далёкой звезде?
Джим устало улыбнулся уголками губ.
— Это образное выражение, доктор. Улетел, ушёл, покинул нас. Умер.
— Хорошо, — кивнул доктор Йоа. — Когда вы родились?
— Четырнадцатого эоданна три тысячи семидесятого, — ответил Джим без запинки.
— Как ваше имя? — спросил доктор Йоа.
— Джим Зелхо Лотиан Райвенн, — ответил Джим.
— А как зовут меня? — улыбнулся доктор Йоа.
— Доктор Кроуме Йоа, — также с улыбкой ответил Джим.
— Вы мне нравитесь, Джим, — сказал доктор Йоа.
— И вы мне, — сказал Джим. — Но у меня есть спутник.
— Я знаю, — сказал доктор Йоа. — Но ничего не могу с собой поделать. Вы мой самый очаровательный пациент. Позвольте проводить вас до палаты.
Опираясь на руку доктора Йоа, Джим шёл по светлому коридору с гладким голубовато-сиреневым полом. Подошвы его обуви не скользили по нему, хотя пол был похож на ледяной каток. Они вошли в главный холл с полупрозрачной сводчатой крышей, где на белых диванчиках сидели пациенты со своими родственниками. Увидев на одном из них фигуру в чёрном, Джим встрепенулся:
— Милорд!
Лорд Дитмар поднялся и пошёл к нему. Джим бросился ему навстречу, забыв о слабости; уже в двух шагах от лорда Дитмара у него вдруг начали подкашиваться колени, и он упал бы, если бы тот его не подхватил.
— Милый мой!
Он на руках отнёс Джима к диванчику и усадил к себе на колени. Доктор Йоа сказал:
— Джим только что после процедуры, ему сейчас лучше отдохнуть в палате.
— Я в порядке, — сказал Джим. — Я гораздо лучше отдохну с милордом.
— Как вам угодно, — улыбнулся доктор Йоа. — Но не дольше десяти минут. Потом в палату!
Джим сидел на коленях у лорда Дитмара и нежно гладил и ворошил ему волосы, а тот с улыбкой целовал его пальцы.
— Как там наши сокровища? — спросил Джим. — Я ужасно по ним скучаю, мне не терпится их увидеть и взять на руки!
— Они прекрасно себя чувствуют, и аппетит у них отменный, — сказал лорд Дитмар.
— А Илидор? Плачет?
— Поначалу плакал… Сейчас уже нет. Они с Фалдором очень сдружились.
Это имя отозвалось в сердце Джима странным гулким эхом другого имени. Он нахмурился. Лорд Дитмар ласково провёл пальцами по его щеке.
— Это твой помощник, дорогой мой, — сказал он. — Специалист по уходу за детьми из мантубианского центра.
— Мне почему-то помнится, что я опять видел Фалкона, — тихо сказал Джим. — Как будто он и есть этот помощник.
Лорд Дитмар помолчал, глядя в пол, посерьёзнел, сжал руку Джима.
— Милый, так получилось, что этот клон с Мантубы — копия Фалкона, — проговорил он. — Тебе это не померещилось, ты действительно его видел. Вероятно, Фалкон был в числе доноров мантубианского центра. — Ласково сжимая задрожавшие пальцы Джима, лорд Дитмар продолжал: — Мой дорогой, я думаю, это будет для тебя тяжело. Ты должен понимать, что это не Фалкон, настоящий Фалкон умер, а это лишь его физическая оболочка. Он не знает тебя и не испытывает к тебе тех чувств, что испытывал Фалкон. Ты это понимаешь?
Губы Джима дрожали, на ресницах повисли слезинки. Он опустил глаза и кивнул, потом заслонил глаза ладонью и уткнулся в плечо лорда Дитмара. Тот поглаживал его по спине.
— Ну, ну… Может быть, если для тебя это слишком тяжело, его стоит уволить и взять на его место другого?
Джим поднял лицо.
— Нет, — сказал он быстро, вытирая щёки. — Нет, милорд… Я должен через это пройти. Это то, о чём говорил Фалкон… Это оно, испытание прошлым. Я думал, что прошёл его, когда перед нашей свадьбой рассказал вам о том, что со мной было на Флокаре, но теперь я понимаю, что это было не оно, не испытание, а настоящее испытание — сейчас. Поймите правильно, милорд… Мне будет стыдно перед Фалконом, то есть, перед его памятью, если я струшу. Это было мне предначертано, и я через это пройду. Я знаю, я должен жить настоящим и смотреть в будущее.
Лорд Дитмар вздохнул и с сомнением покачал головой.
— Дружок, это может оказаться для тебя непосильным испытанием. Я боюсь, как бы это не причинило тебе новых душевных страданий, моя радость.
— Испытание — это всегда непросто, — сказал Джим. — Но я должен хотя бы попытаться. Не выгоняйте его, милорд. Я хочу увидеть его. Не волнуйтесь! — Джим поцеловал лорда Дитмара в седой висок. — Я уже ваш навсегда, вам не нужно ревновать и беспокоиться… Верность вам я сохраню, чего бы мне это ни стоило.
— В твоей верности я не сомневаюсь, мой милый, — сказал лорд Дитмар с грустной улыбкой. — Я боюсь только за твоё сердечко — как бы старые раны не начали кровоточить.
Глава 23. Стена недосказанности
Прогулочный павильон был залит солнечным светом. С одной стороны, он предохранялся от пыли и микробов защитным экраном, который также задерживал и вредные для пациентов компоненты солнечного излучения, а с другой — воздух в нём был даже лучше, чем в горном санатории. Он представлял собой зелёный лабиринт — несложный, но довольно обширный по площади, изобилующий цветочными клумбами и скамеечками, лиственными арками, цветущими лианами. Он немного напоминал джунгли, но не дикие, а упорядоченные и окультуренные рукой человека. Джиму было приятно здесь гулять, а доктор Йоа весьма часто составлял ему компанию. Этот молодой врач проявлял о Джиме всестороннюю заботу и уделял ему много внимания, хотя Джим, естественно, был не единственным его подопечным. Сопровождение пациента на прогулках не входило в его обязанности, но доктор Йоа делал это, вероятно, из личной симпатии к Джиму; впрочем, Джим гнал от себя подозрение, что за этим могло крыться и нечто большее. Доктор Йоа был предупредителен и безукоризненно учтив, не позволял себе ничего лишнего, а на этих прогулках лишь занимал Джима разговором.
