наше терпение неумолимо истощалось.
Сарва и Бофорт выглядели самоуверенными, словно у них оставался шанс на побег. Двадцать морриганских солдат сопровождали нас в Венду – не говоря уже о парне по имени Гриз, крепком, как три солдата. Он бы никогда не упустил беглецов. Ускользнуть было невозможно, хотя временами я и думал об этом. Мне нужно было вернуться домой. Какая бы лига ни пыталась нас вытеснить, пройдет совсем немного времени, прежде чем они перегруппируются и снова придут. Неужели Бофорт сговорился с кем-то из них? Это казалось маловероятным. Он просидел в Дозоре Тора почти год, не имея внешних контактов. Кроме Зейна. Зейн являлся единственным контактом Бофорта с внешним миром.
Где-то в глубине души я знал, что им нельзя доверять. Мой отец тоже знал. Именно поэтому он отправил письмо в королевский магистрат. Но несмотря на неясный ответ, он все равно позволил им войти в Дозор Тора.
«Мне жаль это говорить, но от лихорадки не было лекарства. Он знал, что заставит вас слушать».
Но как? Откуда беглый преступник узнал о моей сестре и моем брате? Сильви и Мика умерли четыре года назад, за несколько лет до того, как Бофорт прибыл в Дозор Тора. Он провел расследование, нашел дыру в наших доспехах – единственное, что могло открыть дверь и кошелек Белленджеров, рану, которая по-прежнему кровоточила.
Я был первым среди сыновей, кто согласился на это. Я винил себя за смерть Сильви, как и за то, что сделал после. Меня преследовали ее мольбы, ее страх оказаться запертой в холодном темном склепе. Когда она просила, я промолчал, не дал ей это простое обещание. Через два дня после ее похорон я украл ее тело. Я совершил немыслимое и осквернил гробницу посреди ночи. Никто так и не узнал об этом. Все думали, что я исчез из-за горя, но на самом деле я отнес ее завернутое тело высоко в горы Моро и похоронил в самом красивом месте, которое смог найти. В месте, которое она бы точно полюбила: у основания Слез Бреды, чуть ниже седьмого водопада, где цвели папоротники и цветы, днем светило солнце, а ночью сияла луна. Я отметил это место единственным камнем, а слезы, смочившие его, были не слезами Бреды, а моими собственными.
Ложное обещание Бофорта попало в цель с поразительной точностью. Мне стало тошно от того, как искусно он нас обманул, как прекрасно объяснял одну задержку за другой, как остальные его поддерживали. Какими скромными и искренними они все были – до самого конца. Когда они оказалась близки к тому, чтобы получить желаемое, их высокомерие начало проявляться.
Я смотрел на них за ужином. Во мне кипела ярость. Нас заставляли есть со скованными руками – только хлеб и мясо. Никаких тарелок, никакой посуды, ничего, что можно было использовать как оружие. Наши смотрители не хотели, чтобы в пути умирали пленники.
О чем они не позволили рассказать Финеасу? Те несколько слов, что он произнес, казались лепетом сумасшедшего. Звезды? Тембрис? Он был потрясен смертью и разрушениями в долине. Как и я. Но его мучило что-то еще. «Это был просто весенний пикник по сравнению с тем, что они планировали».
Что они планировали? Кази упоминала о господстве над королевствами. То, что казалось нелепым, теперь выглядело правдоподобным. «Полагаю, они планировали убить всю вашу семью, как только вы предоставили бы им необходимые материалы для оружия».
Я посмотрел на Сарву, который запихивал в рот последнюю порцию ужина. «Вы не можете его забрать!» Он пытался помешать мне взять пусковую установку, потому что не хотел, чтобы я был вооружен. Но почему? Потому что я мог помешать ему убить мою семью? После того как я увидел долину, усеянную трупами, понял, что одна семья для него – ничто. Он облизал пальцы, посмотрел на меня. На его губах заиграла ухмылка. «Простофиля». И это все, что требовалось для взрыва моих эмоций.
Я бросился к нему, схватил скованными руками и швырнул через поляну. Он упал в грязь, вскочил на ноги, но я налетел и с размаху ударил в живот. Тот сложился пополам. Я слышал крики, слышал, как кто-то сказал: «Пусть дерутся». Хотя я сомневался, что кто-нибудь смог бы нас остановить. Сарва отвечал на удары, и его кандалы ничуть не ослабляли силы кулаков. Мощный удар в плечо повалил меня на землю, но именно слова, которые он шипел между ударами, – насмешки над отцом, над моей семьей, над тем, что он с ними сделает, – ослепили меня. Я не мог поверить, что мы впустили этого монстра в наш дом.
Я ударил его локтем в бок, предплечьем – в лицо, а когда он попятился в сторону, закинул скованные руки ему на голову, натянув на шее цепь. Тот корчился и задыхался, пальцами пытаясь оттянуть цепь.
– А теперь позволь мне рассказать, что я с тобой сделаю, Сарва…
Я почувствовал меч за спиной.
– Достаточно, патри. Он умрет по венданскому правосудию. – Эбен приказал отпустить его. Я замешкался, и тогда он надавил на меч сильнее. – Живо.
Я ослабил хватку, и Сарва упал на землю, задыхаясь.
Я взглянул на Бофорта: «Ты следующий», – прежде чем стражник оттащил меня в сторону.
* * *
Потерянные Лошади неслись по небу в бесконечном стремлении найти хозяйку. Обычно, увидев их, я думал о верности и решимости, но сейчас они вызывали чувство тщетности, напомнили о поиске, который никогда не закончится. Это заставило меня вспомнить отца и его предсмертное желание: «Добейся, чтобы она явилась». Какая ирония. Мне предстояла встреча с королевой, но не таким образом, как он себе представлял.
Меня приковали на дальней стороне лагеря, подальше от Сарвы и остальных, на этот раз прикрепив ногу к стволу поваленного дерева, чтобы я не сбежал. Пришла Натия и перевязала порез на руке в том месте, куда впились кандалы Сарвы. Я сидел на стволе, ковыряя обтрепанный край повязки, и смотрел на небо, гадая, видели ли нас боги.
«Все началось со звезд». Слова Финеаса звучали как фраза Грейсона Белленджера, записанная в нашей истории. Все началось со звезд. Даже…
Я пытался выбросить из головы эти мысли, но не мог.
Наша история с Кази тоже началась со звезд.
Тогда мы считали звезды, а потом целовались. Мы стали частью чего-то бесконечного, как ночное небо, и я верил, что наша любовь могла быть такой же долговечной. Даже когда узнал о предательстве, какая-то часть меня сохраняла надежду. Кази любила меня, даже если не говорила об этом. Я хотел верить, что нашу
