а в тебе и есть только свет, потому что… потому что тело… Я не могу это смотреть.
Дезире мягко прижал меня к себе, укрыл пушистым крылом и позволил спрятать в нём лицо. Туманные тени бурлили.
— Бездна! — выругался кто-то.
Потом раздался отчаянный, полный боли крик.
Я заткнула уши и попыталась подумать: ведь это всё невозможно. Всё это абсолютно, решительно невозможно, так не бывает, — не в нашем мире, и уж конечно не со мной.
Но с другой стороны, разве я не знала с самого начала, что он — больше страшная сказка, чем человек? Я ведь видела золотые знаки, вбитые в площадку вокруг мраморной статуи. Я знала, что лунные странны, близки к богам и живут вечно. Я слышала множество оговорок и наблюдала своими глазами, как Юта, та самая лунная, что была здесь с самого основания университета и настояла на том, чтобы сохранить за ним имя преступника и чернокнижника, искала в синих глазах эхо дорогого ей прошлого.
Я читала в книге: Амрис исчез, и стал появляться лунный Филипп Спящий, о котором нигде ничего не было написано, но который как будто бы что-то значил.
И даже когда Дезире сказал, что Юта, должно быть, может теперь считаться жрицей при Университете-друзе… даже тогда я, столько раз назвавшаяся «голосом», не спросила: а жрецом чего считаешься ты сам?
Но как, как можно было в это поверить?
— Всё уже, трусишка, — выдохнул Дезире в мой затылок.
Я завозилась, скосила глаза, готовясь сразу же зажмуриться, — но ничего страшного действительно не было. Напротив нас стоял мраморный рыцарь, каменный и безразличный, и на белом плече его сидела птица.
Почему-то это была чайка, крупная и вертлявая. В Марпери не водились такие.
Она гаркнула что-то по-своему, по-чаечьи, нагадила и улетела.
— Дези… или… то есть… мне теперь надо говорить?..
— Дезире. Амрис — это давно уже девятое имя.
Тайное, сообразила я. Неназываемое. В котором зашифрованы прошлое и смерть, и всё такое. Имя, в честь которого туманный ковыль поёт странную песню — каждому свою — а лунные смотрят снова болезненные картины, чтобы не забыть, кто они есть на самом деле.
Так мы и стояли в молчании. Иногда я косилась на Дезире, но у него было нечитаемое лицо. Усмирив бурю внутри — мне казалось, что кишки мои завязались в узел и так перевернулись, — я легонько толкнула в бок:
— И что теперь?
— Ничего, — он пожал плечами с тем же нечитаемым лицом. — Главное, что ты нашла меня, а не…
Он замолчал, и я требовательно толкнула его снова.
— Ты могла видеть в тумане свою смерть, — неохотно сказал Дезире. — Если бы ты подошла к ней, ты вышла бы в те самые место и время, где она случится. Но теперь это неважно. Однажды песня песка закончится.
— Однажды?
— Здесь сложно со временем, — Дезире пожал плечами. — Иногда туман уходит через час, а иногда через неделю.
Я устроила голову у него на плече, погладила белые перья, а потом сообразила:
— Нам нельзя через неделю. Там ведь ритуал, чернокнижники, чёрный полдень. Става! И я ведь говорила с Ллинорис, и она…
— Не переживай. Скорее всего, проклятие призовёт меня и отсюда.
— Скорее всего? А если… если нет?
Дезире безразлично пожал плечами. У него было лицо человека, заранее смирившегося с неминуемым будущем, — и оно было едва ли не страшнее всего того, что я видела в тумане раньше.
— Тогда разверзнется Бездна.
Разверзнется Бездна. Лопнет немая земля, хлынет чёрная вода. Зашепчут стеклянные волны, сила растечётся по Лесу, — ты только возьми…
Люди, которые этого хотели, смогут сделать с нею что-то ужасное. А потом, когда — если — проклятие всё-таки призовёт Усекновителя, белое небо разобьёт чёрная молния. И прекрасный цветастый Огиц, рождённый из невозможной мечты о будущем, превратится в изломанную тень, полную закрытых районов и руин.
Дезире уснёт, а Полуночь позаботится о том, чтобы он спал всегда. Вот как всё будет, если только…
Эту мысль было сложно и странно думать — безумная абстракция, которая никак не может поместиться в сознание.
Всё будет так, если только мы не найдём выход.
Всё будет так, если только я не умру.
Только не нужно думать, будто бы я героиня. Героями можно счесть тех, кто хорошо понимал, что именно делает. А я была в сизом странном тумане, в который превратился поющий песок из хрустального лунного дворца, вокруг меня были тени, у моего мужчины выросли крылья, и всё это было так пронзительно не по-настоящему, что казалось — всё возможно.
Возможно абсолютно всё.
Молодая оракул по имени Лира видела меня в голубом платье и с цветами в волосах. Она видела, как я уезжаю из города, — но это было лишь одно из её видений, и она, благодарная за помощь с похоронами, решила, что именно этому будущему она хочет помочь сбыться.
Не потому ли, что в другом будущем я умерла?
Я была столько лет — невидимой ниточкой на фоне, пока не выдернешь — и не заметишь, что она вообще была. Я жила свою тихую жизнь на самой окраине Гажьего Угла, и написанная для меня судьба казалась простой и ясной.
Но потом я выбрала.
И вот теперь — теперь я наконец могла понять, для чего на самом деле это было нужно.
— Ты знаешь, — я сказала это очень бодро, — на самом деле, мы можем отсюда выйти.
— Из лиминала?
— Да, — я кивнула. — Меня научила этому новая оракул. Я ведь рассказывала, что я сшила саван? Так вот, она тогда что-то видела в моей руке, и она меня научила.
В лице Дезире был скепсис.
— Ты же знаешь, что оракул всё и всегда видит верно, — я старалась звучать строго и уверенно. — Оракул никогда не ошибается, так ведь? Не знаю, как там это у них устроено, но она что-то видела. Она сказала, что из тумана можно выйти по нитке.
Это всё была полная ерунда, но она сочинялась очень легко, как будто я всю жизнь готовилась к этой лжи.
— Я выведу тебя отсюда, — твёрдо сказала я. — Но только если ты мне кое-что пообещаешь.
Дезире вопросительно поднял бровь. Это всегда выходило у него криво и от этого очень смешно, но я была настроена серьёзно.
— Пообещай, что ты никого не убьёшь.
Он рассмеялся.
— Олта, я не могу этого обещать. Я ничего не решаю.
— Ну знаешь ли! Значит, возьми и реши!
— Это не так работает, — он усмехнулся и покачал
