головой.
А я вдруг рассвирепела.
— Именно так это и работает! Просто ты трусливая собака, а не лунный жрец. Из чего там, говорят, мы все сделаны? Из прошлого, крови и крупинки света? Поэтому будем жить, как для нас придумано, и делать, что получается? Хватит этого. Хватит! Если Бездна дала тебе силу, значит, она сейчас твоя. Ты решаешь, что с ней делать. Вот возьми и реши!
Дезире покачал головой:
— Она позовёт меня, Олта. Тогда возникнет меч, и…
— И ты сделаешь так, как решишь! Что там про Бездну говорят? Что из-за неё всё возможно. Что имеет значение только воля. Сколько раз ты сам мне говорил, что надо попробовать и что всё получится? Так давай!
Он смотрел на меня со странным выражением лица, то ли обиженным, то ли задумчивым. И в конце концов уронил:
— Хорошо.
— Пообещай мне.
— Тебе мало моего слова?
— Пообещай! Поклянись именем!
— Девятым?
— Твоим!
Не знаю, откуда я взяла это. Может быть, это всплыло в голове от того, как много раз вокруг говорили про лунные имена. А может быть, нашептала сама Бездна. Так или иначе, Дезире кивнул и заговорил нараспев, и я с трудом разбирала в его речи слова.
— Возьми моё имя, — сказал Дезире. — Данное мне против правил именования и отражающее мой свет, пусть оно сделает меня верным моему намерению. Возьми моё имя, чтобы…
Дальше слова отошли далеко от знакомых мне формул и слов лунной книжечки, и я понимала только отдельные суффиксы.
— Так, — произнёс он.
А я отозвалась эхом:
— Так!
Я ощущала себя почти пьяной. Голова была шальная, гулкая, и всё было легко, и само Колдовское море было мне по колено. Я подмигнула Дезире лукаво, поправила у него на голове венок, вынула один из цветков из своей косы. Оборвала лепестки, нашёптывая что-то себе под нос с серьёзным видом. Вырвала из платья нить, сняла с руки ставину фенечку, сплела их вместе. Скрутила их в спиральку, потом раскрутила, потом скрутила снова.
Намотала это безобразие на палец и наморщила лоб.
— Да, — важно сказала я. — Я слышу.
Это была ложь, грубая и наглая. В Лесу всем детям рассказывают, что истину легко отличить от лжи, что у истины есть вес, а ложь — всего лишь фасад, который разлетится от любого движения воздуха. Оттого и слово в книге двоедушников, общее для всех змей — «ложь» — считалось плохим, а мы сами, даже в наше просвещённое время, — немного порочными.
Но ложь лжи рознь, не так ли? И сейчас я врала, совершенно не чувствуя стыда. Потому что, по правде, я не знала, что сделает Дезире, если узнает правду.
Готов ли он пожертвовать мной, чтобы выполнить своё предназначение? А для того, чтобы стать свободным? Что для него перевесит? Что бы это ни было, это не может быть правильно. А потому — и не нужно ему решать.
Да и разве есть у него на это право? Моё ведь решение, а не его.
«Зачарованный» шнурок указывал мне путь — по крайней мере, я делала вид, что он мне что-то указывает. По правде, я просто шла, куда глаза глядят, с самым глубокомысленным видом. Иногда из теней вставали чужие фигуры, и все эти картины были вновь странными и жуткими на вид, — и я знала, что однажды туман приведёт меня туда, куда нужно.
— У нас болтают, — я говорила легко, но выходило громче, чем нужно, как будто я пыталась заполнить голосом стремительно ширящуюся пустоту, — что лунные близки богам. А ещё подобны посланницам смерти.
Дезире наморщил лоб:
— Ты что-то такое рассказывала. Про жаренные в печи души? И смерть, у которой нет почтового ящика?
— Это старуха-смерть. А я говорю про посланниц, они всё больше прекрасные девы, и от их поцелуя засыпаешь навсегда. Вот скажи — есть в этом что-то?
— Ну, что-то, наверное, есть.
— Так лунный — всё-таки чья-то смерть?
— Разве что своя собственная.
Я принуждённо рассмеялась и «сверилась» с ниточкой.
Туман клубился, и мне чудилось в этом что-то пугающее. Тени размылись, и силуэты из них выходили немые и бессюжетные. Мы прошли мимо квадратного, который молился серебряной колеснице, и я вспомнила:
— Я знаю, что Ллинорис — это Полуночь.
Дезире кивнул.
— А что у них… с Крысиным Королём? Я хочу понять. Где ещё спрашивать, если не здесь!
— Я точно не знаю. Там было как-то сложно, она, Крысиный Король, Большой Волк. Это было ещё до того, как она…
— До Охоты?
— Да. А потом она его полюбила.
— Крысиного Короля?.. Но ведь он же… в смысле… как это вообще? Это же она придумала, чтобы мы были равны, чтобы не было Гажьего Угла, и всё такое. А Крысиный Король наоборот…
Дезире пожал плечами:
— Да кто их знает? Олта, это так давно было, что всё могло сто раз перепутаться. Кто его знает, чего там хотел Крысиный Король? Может, и Гажий Угол не он придумал. А, может, она потеряла голову, а потом ей стало стыдно.
— Но она назвала его своим хме. И поэтому Большой Волк на самом деле не мог его убить. И всё это время…
— Да, — повторил Дезире, явно о чём-то умалчивая. — А потом Крысиный Король заигрался в запретную магию и решил, что между целительством и воскрешением нет большой разницы. Мне пришлось его сжечь.
Скажи мне, ребёнок, — сказала мне Шивин пятнадцать лет назад, когда я сидела перед расколотой сторожкой и никак не могла в неё войти. — Ты его видела?
Вы же умеете воскрешать мёртвых, — сказала я невпопад. — Да?
Я не помню, о чём мечтала тогда, и что творилось у меня внутри. Но я помню, что золотая женщина поднялась слитным грациозным движением, золотой свет соскользнул с её кожи, и она вздохнула:
Она его не видела.
Потом, встретившись с Дезире и кое-что про него поняв, я думала: они искали Усекновителя. И, должно быть, нашли и заперли в статуе. А теперь думаю: может быть, они искали Крысиного Короля, который снова пытался сделать мир лучше, чем можно, и брал в оплату за свои услуги крысиные деньги.
А разбитая смертью любимого Полуночь складывала монеты в серебряный сундук и считала, что ради них незазорно убить.
Должно быть, полицейский Темиш был очень набожным человеком.
— Но как же…
Я хотела спросить что-то ещё, но осеклась. Мы вышли к пруду, в котором плавала среди цветов девушка, а чуть в стороне, едва заметная среди тумана, стояла я. На мне было голубое платье, в волосах цветы, а
