не нужна ни ему, ни нам.
— Думаешь, так просто он спохватится и уйдёт отсюда? — хмыкнул княжич.
Она покачала головой. Нет, конечно.
— Велит с ним остаться. Знаю я…
— И я знаю. И как прикажешь тебя отпустить? Может, просто дождёмся войска и выбьем его? Иногда разговорами не поможешь. Иногда только так и приходится решать.
— Значит, останусь. До нужного мига останусь, чтобы внимание его отвлечь. Чтобы уговорить начать войско отводить от стен, — заговорила Елица всё твёрже и торопливее. — А там и ударить можно будет, как рассеется его рать. Как…
Леден схватил её за плечи. Встряхнул с силой, ставя на ноги.
— Остаться у него? Чтобы снова тебя неволить начал, мучить?
— Найду управу, — огрызнулась она. — Теперь найду.
— Убьёт тебя, — рыкнул Леден. — Убьёт, как узнает, что мы наступаем.
— Не убьёт. Я нужна ему, — Елица обняла его лицо ладонями, пытаясь вложить в него свою уверенность, свою решимость и отчаяние. — Вышемилу он убить может, коли почует опасность. А без меня недолго ему продержаться у Велеборского стола. Коль погубит княжну, наследницу князя законного по крови, так вытерпят его люди мало. И жизнь мою на свою, коль отвернётся от него милость Перуна, он подумает выменять. Так будет. Я узнала его. Хоть немного, но узнала, пока…
— Еля, ты в своём уме? — зашептал княжич, сминая её плечи пальцами до рези по коже. — Как я могу позволить? Чтобы добровольно ты ушла к нему.
— Я не могу. Я должна Вышемилу вызволить. И заставить Гроздана остановить буйства в округе. Снять осаду с Велеборска. Ты видел всё. Сам всё видел, — Елица почти захлёбывалась собственными словами, которые лились и лились из души, сжатой страхом и болью. — Ты понимаешь меня. Как хочется всё остановить, когда все вокруг страдают. Не за этим ли вы Сердце искали?
— Плевать на Сердце, — выдохнул Леден зло, горячо. — На всё плевать, кроме тебя.
— Ты заберёшь меня обратно, — она прижалась лбом к его лбу. — И я сама буду к тому стремиться. Гроздана убью, если надо. Не остановлюсь. Но и ты меня сейчас не останавливай. Может, так легче и вам станет его одолеть.
Леден отшатнулся, выпуская её из рук. И показалось, что сейчас воспротивится упрямо. Запретит, угрозами засыпет неведомо какими. Но он смолчал — только наполнило его черты мучение страшное. Ведь понимал, что во много она права, но и не хотел в это верить: проще отрицать всё. Просто не принимать.
Елица шагнула за ним. Поймала за локоть и потянула к себе. Он вжался губами в её губы, не лаская — наказывая. Дёрнул ворот рубахи, едва щадя завязку на нём. Парой рывков оголил сверху и смял ладонями груди.
— Останься со мной сейчас, — запоздало прошептала Елица, зная уже, что уйти он не сможет.
Потянула за собой к лежанке, вновь к нему притиснулась обнажённой кожей, сдирая с него рубаху едва не клоками. Они рухнули вместе на твёрдое ложе, борясь и схлёстываясь, хватаясь, царапая нещадно плечи, спину, бёдра. Елица жадно принимала поцелуи Ледена — злые, грубые. Принимала его до конца. Первый раз он брал её так — чтобы больно было, чтобы поняла она весь его гнев. И она понимала — да только распалялась сильнее. И бились они в постели долго, собирая губами испарину с кожи друг друга, пока не обмякли в изнеможении оба — и только смотреть теперь оставалось, ни слова не говоря.
А наутро выехали кмети до стана зуличанского. Вернулись скоро с приглашением пылким от Гроздана — княжне наведаться к нему. Поговорить и принять угощение: ведь гостья дорогая и долгожданная. Хотел было Брашко с Елицей ехать, помимо ближников Ледена, да, показалось, в последний миг сам княжич в седло поднялся.
— Не смотри так, — бросил, заметив, как Елица напряглась, приподняв брови. — Сказал, одну не пущу. Осмотрюсь в их лагере. Выведаю что. Так мне спокойнее будет. Да и Гроздан подумает, прежде чем говорить что и бесчинства творить.
Неведомо, что мог бы Леден изменить, реши вдруг княжич Зуличанский проявить жестокость и упрямство, но Елице было рядом с ним, под его присмотром, всё ж спокойнее.
Скоро выехали по большаку прямо к стану шумному, пёстрому. Были тут и шатры зуличан — привычные. Да попадались и округлые, пологие — косляцкие. Да и рожи их мелькали то и дело повсюду: Елица насмотрелась на них, пока ехала в седле до укрытия княжича.
Встретил их молодой отрок — откинул полог тяжёлый, приглашая войти внутрь, мол, Гроздан Мстивоич ждёт давно. И Елица шагнула в полумрак, набрав в грудь воздуха, едва удержавшись, чтобы не оглянуться на Ледена. Зуличанин сидел у очага потухшего, а рядом с ним по обе стороны — ближники, уже хорошо знакомые. Среди них и воевода из Зулича самого — стало быть, Мстивой знает и позволил. Елица только по лицам их взглядом провела и на княжича посмотрела. Изменился он слегка, загорел в пути под жарким Оком, и под бровями его выгоревшими сияли сталью глаза безжалостные. Он глядел на неё неподвижно, впивался в кожу, словно крюками. И казалось, останься она сейчас с ним наедине — и тут же он сневолит её, возьмёт прямо на ковре этом потёртом, истоптанном, чтобы напомнить место её рядом с собой.
Но как появились за спиной Елицы кмети, а после и Леден сам, так сразу внимание Гроздана на них перекинулось — и полегчало тут же. Посерело лицо зуличанина: верно, не ждал он и таких гостей. Елица прошла дальше в шатёр.
— Чего ты хочешь, Гроздан? Зачем на Велеборских землях бесчинствуешь? — заговорила она твёрдо, стараясь не пустить и малой доли робости в голос. — Никогда отец с твоим отцом не воевал. Жили в мире всегда. Так чего же ты сюда пришёл завоевателем, разве Мстивой-то одобрил?
Гроздан пока не ответил, только жестом пригласил всех сесть напротив, у скатерти походной. Пришлось повиноваться, да только ничего со стола этого Елица брать пока не собиралась. Чай не друзья.
— Я уж давно из отроческих портов вышагнул. Мне воля отца не всегда указ, — Гроздан беспечно пожал плечами, как устроилась она на ковре, подогнув под себя ноги. — Осаду я держать буду, пока люди все в Велеборске с голоду помирать не станут. Войско Доброги мне не препона,
