— Нет, — задыхаясь, вытолкнула Диана первое слово, бессильное, бессмысленное слово. И она всерьёз полагала, будто имеет представление через что вскоре предстоит пройти? Верила, будто уже избыла свою боль? или сумеет перетерпеть ту, что ещё будет послана? Будто позволит ему — боги, боги! — кануть во тьму без возврата? — Нет. Всё не закончится так. Я не отдам его душу.
Её мир раскололся криком, который должен был распороть холодные небеса и рассечь скалы до основания. Вынуть из неё жизнь.
Демиан бился, выламываясь нечеловечески, как в кошмаре не привидится.
С остановившимся взглядом Трей сделал шаг.
— Нет, нет! Не делай этого!
Обернувшись, Трей в ярости вырвал свою руку. Его трясло.
— Чего ты хочешь от меня?.. Он мучается! Всё, что я могу... — Трей не досказал, издав исполненный боли и ярости стон. — Он сказал, это хуже чем смерть.
— Нет. — Диана качала головой, снова и снова, словно этот беспомощный жест мог придать веса беспомощным словам. Капюшон спал, гребни потерялись ещё на склоне. Тяжёлые косы вились путами, хлестали мокрые жгуты волос. — Позволь мне, — взмолилась в свинцовые глаза. — Я сумею...
...Однажды ей удалось совладать с тьмой, сам Трей тому свидетелем. Она заклинала взглядом, и он поддался её заклятью, едва-едва; он думал о том же. Однажды ей удалось. Дем был в ярости, он больше не мог рисковать ею... Но ей удалось. Она добилась отсрочки. Всего лишь отсрочки, но разве мыслимо надеяться на большее? Отсрочка — уже что-то... Трей колебался, он не хотел, Бездна и все её демоны! — как же он не хотел терять брата! Отправлять его в небытие собственными руками...
Тень сомнения, отблеск надежды — Диане было достаточно и этого.
У Демиана не осталось сил сражаться. Тьма выпила его досуха. Сила Трея, истязаемого болью и сомнением, накрывала Магистра ловчей сетью, удерживая его и тьму в нём, для единственного удара.
Он был сильным магом, её брат. Демиан знал кого назначить себе в палачи. Он знал кто чего стоит.
— Отпусти... — позвала Диана. — Отпусти меня, Рик!
Едва ли он понял, едва ли он вспомнил. Но в самой глубине зрачков что-то дрогнуло... И он разжал ладонь.
Демиан закричал, когда его коснулись её руки. Так, словно всё, испытанное им прежде, было лишь отголоском этой, настоящей боли. Потому что стоило Диане коснуться его, всё кануло в свете.
Его боль истекала слезами из её глаз. Но Диана не разомкнула рук. Он был отравлен тьмою, и её свет стал для него ядом. Диана вспомнила Эстель, и чашу, что поднесла она сыну. Исцеление, коего достичь возможно единственным путём, путём страдания.
Тьма растекалась, как тушь, пролитая на мелованную бумагу. Она колыхалась выплеснутыми в молоко чернилами. Она была такая густая, такая едкая, её хватило бы измарать весь мир, проникнуть в каждый уголок его.
Неиссякаемая, неистребимая, непобедимая. Зерно изначальной тьмы, квинтэссенция грешных деяний и помыслов. Самая мысль о борьбе с нею взывала к отчаянию. Но отчаяния не было. Не было.
Ничего, во что мог проникнуть росток тьмы. Только свет.
Только так, всецело, без остатка...
Вы были правы, мэтр Грайлин, как всегда были правы. Вот только я не сумею рассказать вам об этом. Но ведь вы и сами поймёте, не так ли?
Наконец Диана постигла суть принесённой много жизней назад жертвы.
Вот и всё. У этой сказки будет тот финал, который я сама для неё написала.
Аваллар и Сантана всё же спасли Предел. А значит, их пути расходятся.
Подымется в Светлую Высь душа. Освободится от боли, стряхнёт груз памяти.
И вновь возвратится в жизнь. Искать и не находить.
Прощай, Лар...
И Демиан.
Прощайте все, кем я тебя не узнаю.
Прощай. И прошу...
Не вини меня. Я не смогла иначе.
И возможно, однажды, когда ты выпьешь до дна чашу горечи, что я подала тебе... Не суди меня слишком строго. В этой жизни я не стала героиней. Ведь всё, что я сделала, я сделала не для мира. Ради тебя.
Последнее что она видела, был свет. И лицо Демиана.
Глава последняя...
Трей желал уже только одного. Чтобы Дем напился безбожно, сломал ему нос... рыдал и сыпал проклятиями у алтаря — избывал боль, как свойственно человеку. Пусть так. Пусть что угодно, но не... это.
Трей успел поверить, что ослеп, тогда, в метели над обрывом. Только его мир не погрузился во тьму, а растворился в свете. Не стало колоннад огранённых базальтовых стержней, и оголённой ветрами скальной породы под ногами, и ломаной линии хребтовин за штриховкой замяти. Не стало теней и очертаний. И, выпустив мечную рукоять, Трей схватился за лицо. А после обратился к зрению, данному магией... и слепота дара потрясла его страшней слепоты тела.
А и не мог он ничего увидеть. Так было, когда первоисточник проснулся, чтобы раствориться в последней своей хранительнице. Теперь же, многократно преумноженная, сила эта истекала в мир.
Ярче всего свеча горит перед тем как погаснуть.
И не ослеп он вовсе. И в мире ничего будто бы не изменилось. И Дем стоял коленями на чёрном камне, укрытом белым покровом, и так же падал снег, забеляя волосы и склонённые плечи. А Диана лежала у него на руках, светлая и будто мерцающая, как снежная девушка из сказки. Демиан сжал объятия — и она развеялась облачком бриллиантовых искр, горстью снега на ветру...
В тот день в Пределе разбились все зеркала. Вдребезги, все до единого. От крохотных, меньше ладони, ручных, до тех, что вешали на стенах в богатейших залах, дабы отражать танцующих к удовольствию господ.
То же и в Кармаллоре. За тем исключением, что там потеряли и нечто более ценное. Созданная магией из зеркального отражения молодая герцогиня исчезла. От неё остались лишь стеклянные осколки да холодный погасший амулет.
Кармаллор не остался без правителя. Герцогиня не допустила этому случиться.
В права владения вступил высокий и строгий не по летам мальчик по имени Верлиант.
Телларион и принадлежащие ему земли вновь вернулись под руку Магистра. В числе прочих "хозяев Предела" ему предписывалось явиться в Кармаллор, чтобы приветствовать юного герцога.
...Замок был полон призраков. Демиан не пытался убежать от них, бесплотного эха воспоминаний. Скорее, искал встречи.
Часовня встретила его шёпотом множества зажжённых свеч. На единственное головокружительное мгновение он видел среди дрожания теней тонкий коленопреклонённый силуэт в траурном платье.
Демиан сделал неверный шаг и остановился. Её не было здесь. Ни в часовне, ни в целом мире. Она ушла, как и заслуживала: не оставив ничего, ни долгов, ни мести. И он не смеет тревожить душу земной болью и скорбью. Не смеет призывать её, отнимая у Выси.
Демиан огляделся, словно очнувшись. Для чего он здесь, перед лицом Многоликой? Ведь не говорить с нею. Никогда в нём не было такой пустоты и такого безмолвия.
Он не ощутил ничего, когда с ним заговорили.
— Она обо всём позаботилась. Её бедное сердечко ведало, к чему приведёт её эта дорожка... моя славная девочка. Я любила её.
Заплутавшие где-то годы наконец нашли дорогу к герцогине Нелиссе. Часом прежде Демиан уделил ей не больше внимания, чем всем прочим, съехавшимся отдать дружеские заверения юному господину Кармаллора, а теперь, в уединении часовни, Демиан увидел перед собой древнюю старуху. Девичья осанка надломилась; рука, высохшая, как лист, забытый меж книжных страниц, дрожа, опиралась на трость.
-Тот милый мальчик любил её. — Голос Нелиссы шуршал, и, вторя ей, потрескивали свечи. — Так, как тебе не дано. А ты использовал его преданность к ней... как использовал всех. Я вижу тебя насквозь, Демиан Д`элавар. Она избавила тебя от той проклятой тьмы... но правда в том, что и теперь в тебе нет ничего, кроме тьмы.
Я не завидую тебе, Демиан Д`элавар. Я, старуха, которая ещё по эту сторону Грани не иначе как по недосмотру свыше. Не завидую твоей молодости, красоте и силе. Ты можешь попытаться с другими, но я-то вижу, что ты всё бы отдал хотя бы за могилу, к которой мог припасть и прекратить мучения. Но у тебя нет и этого, — безжалостно заключила Нелисса.
