егеря, чувствуя родное тепло.
Эдгар вздрогнул, как от удара под дых.
— Любовь? — еле слышно прошептал он, подняв пальцами мой подбородок. — Тебя и правда зовут Любовь?
Поцелуй вышел горячим, с привкусом соли и горечи, поселившихся на губах. Тягуче нежный и бесконечно болезненный, он волновал душу и вызывал ручейки искренних слёз.
— Ты — любовь, — граф поймал слезинку губами, поцеловав меня в уголочек губ. — Я думал, что потерял тебя навсегда.
Двойная боль — потерять, найти и снова потерять — вплелась в тоску расставания, пуская острые шипы в сердце. До чего же горько…
— Не уходи, — отчаянная мольба на грани слышимости коснулась слуха. — Не надо, заклинаю.
— Эдгар, — всхлипнула я, не в силах связать двух слов. — Там дом.
Жесткое каменное сердце трескалось на части: одна половина стремилась к родным — к сыну, к обретенной дочери, к не рожденному потомку, а вторая рыдала навзрыд и молила остаться, отдаться, обладать и принадлежать этому сложному, но такому дорогому мужчине. Когда я успела им проникнуться? Еще не полюбить, нет, но пустить в душу, да так глубоко, что вырвать уже никогда не получится.
Как среди бесконечной борьбы за выживание распустило лепестки это невыносимо нежное и адское чувство? Проклятье!
Пожалуйста, остановись или я не вынесу этой горечи.
— Тогда убей меня, — затравленно прошептал он, прижав мою ладонь к своей груди. — Вырви это треклятое сердце и забери с собой.
— Что ты такое говоришь? — мороз наждаком прошелся по позвоночнику.
— Я не смогу потерять любовь еще раз. Не смогу потерять тебя, — криво улыбаясь в свете звезд, лорд поднял на меня глаза, полные бесконечной боли. — Лучше умереть, чем доживать дни на леднике, сходя с ума по утерянному. Любовь…
Жадные горячие поцелуи высушили мокрое от слез лицо. Граф целовал меня иступленно, алчно, почти болезненно сжимая талию, но я в своем желании обладать ничуть ему не уступала — узкие ладони лихорадочно путались в мужских волосах, гладили шею, затылок, спину, стремясь запомнить мгновение навсегда. Что есть у нас? Лишь ночь перед судом.
— Какой же я идиот, — оторвавшись на краткое мгновение, мужчина судорожно прижал меня к себе, боясь отпустить. — Надо было раньше. Раньше!
— Всему своё время. Я тоже не сразу разобралась, — утешающе погладила его по щеке. — Это у молодёжи всё просто: сегодня вместе, завтра порознь. А в нашем уважаемом возрасте трижды подумаешь, стоит ли переплачивать словами за разовую акцию.
— Пф-ф-ф, — он прыснул мне в шею, вызвав толпу мурашек. — Не разовую. Пожизненную.
Вряд ли я еще раз испытаю это чувство. Эту жадность в касаниях, страсть в поцелуях, желание кричать от восторга, стоит лишь мужским губам оставить горящее клеймо на моем оголенном плече. И бесконечный стыд за эгоизм, вынуждавший унести с собой преданность того, кто поклялся больше не любить.
Последние слезы потонули в едином вздохе:
— Я тебя…
— Сторона обвинения запрашивает для подсудимой высшую меру наказания. Смертную казнь, — закончил прокурор, не потрудившись заглянуть в записи помощника.
Я некрасиво зевнула, прикрыв рот ладошкой и негромко звякнув настоящими железными кандалами, в которые меня заковали прямо перед заседанием. Боялись, что наброшусь на короля, не иначе.
Высший лорд королевства со скучающим видом поглядывал в высокие витражи зала судебных заседаний, и в глазах Его величества мелькало откровенное желание побыстрее закончить скучное дело — подмахнуть указ обезглавить преступницу и вернуться к государственным делам. Аппетитным, откровенно одетым и жеманно хихикающим в зрительском ряду.
— Сторона защиты, возьмете слово? — для порядка уточнил канцлер, близоруко щурясь через пенсне.
Старичок отлично делал свою работу, выступая правой рукой короля. Курировал процесс, поддерживал тишину в зале и даже пригрозил удалить особо громких виконтов, пытающихся оскорблять королеву вслух. Зал, в который меня привели на рассвете, напоминал часовню: длинные ряды со скамейками для лордов и леди, вместо алтаря — королевский трон, а по бокам — огороженные столы для прокурора, адвоката и вашей покорной слуги. И свидетельская трибуна, разумеется. Правда, последняя осталась невостребованной.
— Э-э-э… Из… М-м-м, материалов дела ясно, что л-леди Макмиллан ни разу не допрашивали. К-как и не провели с ней ни одной… м-м-м, беседы, — кое-как собравшись с духом, проблеял мой адвокат.
Издевательство! Лучше бы меня защищал Эдгар, обелиском возвышающийся над лощеными аристократами в последнем ряду. Или Густав, также занявший место в зале как обычный зритель. Эти двое спелись не на шутку, умудрившись к утру выбить мне правозащитника. Не знаю, какими уловками, но за пятнадцать минут до начала заседания мне представили моего персонального юриста — щуплого лысеющего мужчину лет тридцати, без энтузиазма носящего чин титулярного советника. Слушая пылкую речь уверенного в победе прокурора, лорд-адвокат лишь грустно моргал и пораженчески вздыхал, игнорируя моё возмущение.
Дайте мне лицензию, я сама себя защищу!
— При таком количестве улик допрос не несет решающего значения, — скривился прокурор, разглядывая меня, как болотную лягушку.
Я демонстративно ухмыльнулась, вызвав у стороны обвинения непроизвольное дерганье плечами. Гадкая ведьма, посмевшая заарканить короля, дезориентировала присутствующих сразу тремя нюансами: абсолютно сонным видом, счастливым блеском глаз и отсутствием страха перед незавидной участью.
Доселе сидевшие на моем месте узники наверняка плакали, рвали волосы на голове или бессмысленно умоляли о помиловании. А я была озадачена лишь одной целью — не дать тонкому шифоновому палантину сползти с шеи, обнажив багровые следы на бледной коже. Неприлично всё-таки, даже перед казнью.
— И-и всё-таки я н-настаиваю д-дать слово моей позда-а-щитной, — собрал волю в кулак адвокат перед властьимущими, вызвав изумленные взгляды у обвинителей.
Да и у меня тоже, что греха таить. На сторону защиты с самого начала поглядывали иронично, с легкой примесью неудовольствия, едва ли не плюясь вслух: «А он здесь зачем?». Его величество тоже вздыхал сожалеюще и недовольно: его сумели уболтать опрометчиво дать мне естественное право на защиту, что затягивало процесс, а ведь фрейлин нужно употреблять горячими, пока не остыли.
— Вы здесь для проформы, — прошипел прокурор, раздраженно плюхаясь на кресло. — Ваше величество, я протестую.
Монарх слегка стушевался. По кислому взгляду Стефана ясно, что слушать меня он не желает, но и отказать не может. Венценосное чело сверлил тяжелым взглядом мой егерь, грозно напоминая — обещан справедливый суд. А какая справедливость без слова подсудимой? Потянув время переглядками с личным секретарем, Его величество откашлялся и коротко бросил: «Только быстрее».
Зал оживился, азартно перекидываясь догадками и гипотезами. Что скажет Её бывшее величество? Раскается или спихнет вину на родственников, отсутствующих в столице? К беспрецедентному суду над бывшей королевой соизволил проснуться весь старший двор. Разумеется, пустили не
