Уже давно не могла похвастаться подобной беззаботностью, искренностью или легкостью. Воспоминания ложились угрюмым гнетом на плечи. Обязательства сковывали грудь, мешали вдохнуть чуть больше, чем на полсилы. Непонятная усталость из однодневной переросла в хроническую. Я даже не заметила, когда перемены во мне стали столь невыносимы и тягостны. Личная жизнь вызывала тошноту, проблемы в семье — зубную боль, творчество — муку. Я перестала испытывать новые чувства. Единственное, что день за днем становилось сильнее — ощущение долга. Мысль, что я должна что-то всем и каждому — медленно, но верно вела меня на край пропасти.
Сейчас же еще и никак не получалось избавиться от настойчивого чувства, что за мной наблюдает пара чужих глаз. От этого на тело набрасывалась прохладная дрожь.
Я вертела головой, пытаясь отыскать источник столь пристального внимания к моей более чем скромной особе. Натыкалась лишь на косматые ветки деревьев, редких птиц, валуны и одногруппников, что старательно устраивали наш быт на ближайшие пару дней.
Ребята смеялись над моим странным поведением. Регина не забыла, подколоть, мол, у меня еще и паранойя ко всем прочим «занятным» чертам характера. Не стала ее разубеждать. Ведь если почти за четыре года совместной учебы я не перекинулась с ней и парой слов, то какой смысл сейчас начинать?
Парни поставили палатки и развели костер. Лагерь разбили посреди уютной поляны в лесу. Далеко решили не уходить. Как-никак, а места незнакомые. Но от озера все же отдалились. Сырость, что веяла от воды — пробирала до костей. С трех сторон поляну окружали толстые стволы елей, кое-где виднелись дубы и кустарники орешника. Все буйствовало непривычной зеленью. Видимо осень сюда еще не добралась. Сочная на вид трава поднималась чуть выше щиколоток и выгодно приглушала шаги, словно противилась самой мысли о присутствии человека в этом забытом уголке.
Олечка с Димой принялись готовить ужин из тех запасов, что каждый прихватил с собой. Действовали они на удивление слажено, и я впервые удивилась мысли, что совершенно не знаю людей, с которыми учусь. Данил с Максом о чем-то тихо спорили в стороне, об эмоциональности диалога можно было судить по излишней жестикуляции обоих. Как не распирало меня любопытство, но прислушиваться не стала.
Регина ненадолго скрылась в палатке и вскоре выскользнула оттуда посвежевшая, с новым, броским макияжем. Сальная улыбка разрезала наглое лицо Макса, как только он окинул взглядом полуголую фигуру Регины. На ней были короткая футболка, оголяющая одно плечо, леггинсы, туго обтягивающие зад, полусапожки на шпильках. В красных лучах улыбка одногруппницы показалась мне как нельзя хищной.
Если мистические ведьмы когда-то существовали, они выглядели именно так: густые волосы, цвета воронового крыла, раскосый разрез глаз, рот, что постоянно кривится в лукавой ухмылке и прищур — от которого веет мертвой холодностью.
Прохладный ветер толкнул в затылок, я поежилась и наглухо застегнула ветровку. Хотя Регина никогда не отличалась скромностью, сейчас ее поведение вызывало во мне лишь жалостливую улыбку. Каблуки, обтягивающая одежда, макияж? Кажется, одногруппница перепутала уикенд на природе с тусой в клубе. Иначе, как объяснить весь этот ненужный выпендреж?
Я присела на бревно, что придвинули к костру, и рассматривала причудливые блики пламени. Они гипнотизировали. Наталкивали на размышления.
Нас собралось шестеро. Макс, Олечка, Дмитрий, Регина, Данил и я. Раздолбай, староста, компьютерный гений, красотка и «темная лошадка» — новенький. Компашка разношерстная до крайности.
Глядя на ребят, все чаще ловила себя на мысли: «Какого черта здесь делаю?». Потом отгоняла нелепость, изо всех сил стараясь веселиться со всеми. Когда еще представится возможность отдохнуть? От ревности Сергея, учебы, шума города, да и от себя в какой-то степени тоже.
— Если поторопишься, еще сможешь поймать солнце, — горячее дыхание скользнуло по мочке уха, послав дрожь от кончиков волос и до пальцев ног.
Данил присел рядом и протянул блокнот с пачкой карандашей. Он рылся в моем рюкзаке?
— Прости, они выпали, когда я переносил твои вещи в палатку. — Поспешил ответить он, будто услышал мысли.
Я кивнула и пристроила блокнот на коленях, потом вытянула из пачки самый жесткий карандаш и легкими штрихами накидала ветвистую ель, что стояла недалеко от костра. Художественные принадлежности действительно лежали поверх всех вещей в рюкзаке и вполне могли выпасть, если завязка лопнула. Но сама мысль о том, что Данил мог рыться в моей сумке — вызывала жгучую неприязнь.
Штриховка ложилась неровно, карандаш не слушался и то и дело кривил ровные линии. Закусив губу, старательно пыталась уловить и запечатлеть на бумаге всю красоту хвои в красных лучах. Получалось плохо. Внимательный взгляд Данила ощущался также явственно, как прохладный ветер или стук собственного сердца. Ненавижу, когда тебе заглядывают через плечо во время работы! Да и вряд ли найдется художник, который обожает подобное. Рисование для меня всегда было таинством двоих: меня и вдохновения. Сырой материал никогда не получается настолько прекрасным, как должно, чтобы решиться показывать кому-то. А уж если в процесс пленительного танца Музы вклинивается кто-то третий, то и подавно все идет из рук вон плохо.
То грифель крошится, то пальцы дрожат.
Ситуация подобная той, когда плохому танцору и яйца мешают.
— Что? — не выдержала я и резко повернулась к Данилу.
— Неплохо получается. У тебя отличный глазомер, — улыбнулся он, пропустив, словно между прочим, мой недовольный тон. — Только тень справа от третьей ветки надо сделать глубже, тогда текстура будет смотреть сочнее.
Я кинула внимательный взгляд на живой объект своего эскиза и поняла, что Данил прав. Тень получилась плоской. Признать собственную ошибку оказалось нелегко. Особенно, если тебя всегда считали лучшей на курсе.
Когда шершавая ладонь одногруппника накрыла мою руку — все мысли разом выветрились. Он сжал карандаш и стал направлять мои движения. То плавными, длинными линиями, то короткими и даже резковатыми. Рисунок набирал глубину. Я же теряла воздух. С каждым совместным движением пальцев мне казалось, что Данил подводит меня к какой-то запредельной черте удовольствия. Словно позволяет приоткрыть непонятную завесу и утолить любопытство.
— Вот так, — приговаривал он. — Еще немного и станет совсем хорошо.
Кисть под его ладонью пылала. Я сжала карандаш настолько крепко, что не удивилась бы — тресни он прямо под моими пальцами. Все звуки соединились лишь в одно шумное дыхание.
