— Я Иерихон Бэрронс. Назови меня по имени.
Я пытаюсь отвернуться, но его руки удерживают мое лицо, как тиски, и у меня ничего не получается. Я закрываю глаза.
Он трясет меня.
— Назови мое имя.
— Нет.
— Черт побери, ты можешь хоть немного мне посодействовать?
— Я не знаю слова «посодействовать».
— Ну естественно! — рычит он.
— Я считаю, что ты выдумываешь слова.
— Я не выдумываю слова.
— Выдумываешь.
— Нет.
— Да.
— Нет.
Я смеюсь.
— Женщина, ты сводишь меня с ума, — бормочет он.
Мы часто так делаем. Спорим, как дети. Он упрямый, мой зверь.
— Открой глаза и произнеси мое имя.
Я тут же сильнее зажмуриваюсь.
— Если ты произнесешь мое имя, у меня встанет.
Мои глаза распахиваются.
— Иерихон Бэрронс, — ласково говорю я.
Он издает звук, как от боли.
— Черт бы тебя побрал, женщина! Часть меня даже хочет, чтобы ты такой и осталась.
Я касаюсь его лица.
— А мне нравится быть такой. И нравится, когда ты такой. Когда ты… Какое слово ты произнес? Содействуешь.
— Попроси, чтобы я трахнул тебя.
Я улыбнулась и послушалась. Мы возвращались на территорию, которая была мне знакома.
— Ты не произнесла моего имени. Называй меня по имени, когда хочешь, чтобы я тебя трахнул.
— Трахни меня, Иерихон Бэрронс.
— С этого момента ты будешь называть меня Иерихоном Бэрронсом каждый раз, когда будешь обращаться ко мне.
Он странный зверь. Но он дает мне то, что я хочу. Думаю, мне будет не так уж сложно ответить ему тем же.
Так у нас началось новое существование. Я называю его Иерихон Бэрронс, он зовет меня Мак.
Мы больше не животные.
У нас есть имена.
Мне снится эта его Алина, и я просыпаюсь в слезах. Но во мне появляется нечто новое. Нечто холодное и взрывоопасное таится под моим плачем.
Я не знаю, как это называется, но от этого я теряю покой. Я хожу по комнате, как зверь по клетке, я разбиваю вещи, разбрасываю их. Я кричу, пока не срываю голос.
Внезапно у меня появляются новые слова.
Ярость.
Злость. Жестокость.
Я злюсь так, как никогда еще не злилась. Я хочу покарать землю своим горем и безумием.
Я хочу чего-то. Но не знаю, как назвать то, чего я хочу.
Он молча за мной наблюдает.
Я думаю, что, наверное, он хочет секса. Я иду к нему. Он садится на край кровати и притягивает меня к себе, поставив между своими ногами.
Мои руки болят. Он целует их.
— Месть, — мягко говорит он. — Они забрали слишком много. Ты сдаешься и погибаешь или учишься возвращать удар. Месть, Мак.
Я склоняю голову. Я пробую это слово. Месть. Да. Именно этого я хочу.
Когда я просыпаюсь, его нет, и мне становится плохо, но скоро он возвращается и приносит много коробок, некоторые из них приятно пахнут.
Я больше не сопротивляюсь, когда он предлагает мне еду. Я даже предвкушаю это. Еда — это удовольствие. Иногда я кладу еду на его тело и слизываю ее, а он смотрит на меня темными глазами и содрогается, когда кончает.
Он уходит и возвращается с другими коробками.
Я сижу на кровати, ем и смотрю на него.
Он открывает коробки и начинает что-то строить. Что-то странное. Он включает «ай-под», и от этой музыки я чувствую себя неуютно… маленькой, как ребенок.
— Это елка, Мак. Вы с Алиной наряжали ее каждый год. Я не смог достать живую. Мы в Темной Зоне. Ты помнишь, что такое Темные Зоны?
Я качаю головой.
— Это ты так их назвала.
Я качаю головой.
— Как насчет двадцать пятого декабря? Ты знаешь, что это за день?
Я снова качаю головой.
— Это сегодня.
Он протягивает мне книгу. В ней много картинок с толстым человеком в красной одежде, со звездами и колыбелью, с елками и странными сверкающими штучками на ветвях.
Все это кажется мне очень глупым.
Он вручает мне одну из многочисленных коробок. Там красивые блестящие штучки. Я понимаю. Закатываю глаза. Я наелась, и мне хочется заняться сексом.
Но он отказывается подчиниться. Мы снова спорим. Он выигрывает, потому что у него есть то, что я хочу, и он может меня этого лишить.
Мы украшаем дерево, звучат идиотские жизнерадостные песни.
Когда мы заканчиваем, он делает что-то, и загорается миллион маленьких огоньков, красных и розовых, зеленых и синих, и у меня перехватывает дыхание, как от удара в живот.
Я падаю на колени.
Я сижу, скрестив ноги, на полу и долго смотрю на дерево.
Я вспоминаю новые слова. Они приходят медленно.
Рождество.
Подарки.
Мама.
Папа.
Дом. Школа. «Кирпичный». Мобильный телефон. Бассейн. Тринити. Дублин.
Одно слово беспокоит меня больше, чем все остальные, вместе взятые.
Сестра.
Он заставляет меня надеть «одежду». Я ее ненавижу. Она тугая и натирает кожу.
Я срываю ее, бросаю на пол, топчу ногами. Он снова меня одевает, в радужные яркие цвета, от которых у меня болят глаза.
Мне нравится черный. Это цвет тайны и тишины.
Мне нравится красный. Это цвет похоти и силы.
— Ты носишь черное и красное. — Я злюсь. — Даже на коже у тебя черный и красный.
Я не знаю, почему он устанавливает правила, и говорю ему об этом.
— Я другой, Мак. И устанавливаю правила, потому что я больше и сильнее.
Он смеется. Даже в этом простом звуке слышна сила. Все в нем дышит силой. Это меня возбуждает. Заставляет все время его хотеть. Даже когда он напряжен и чем-то озабочен.
— Ты не так уж от меня отличаешься. Разве ты не хочешь, чтобы я была похожа на тебя? — Я стягиваю через голову узкую розовую футболку.
Моя грудь подпрыгивает. Он смотрит на нее, потом отворачивается.
Я жду, когда он повернется снова. Он всегда поворачивается. Но не в этот раз.
— Я не должна мечтать о розовых тортах, разве не это ты говорил? — Я злюсь. — Ты должен радоваться, что мне нравится черное!
Он резко оборачивается ко мне.
— Что ты сказала, Мак? Когда я тебе это говорил? Расскажи мне об этом!
Я не знаю. Я не понимаю, что я сейчас сказала. Я ничего не помню. Я хмурюсь. У меня болит голова. Я ненавижу одежду. Я снимаю юбку, но оставляю туфли на каблуках. Голая, я могу дышать. Мне нравится обувь на каблуках. Благодаря ей я чувствую себя высокой и сексуальной. Я иду к нему, покачивая бедрами. Мое тело знает, как ходить в такой обуви.
Он хватает меня за плечи, удерживает на расстоянии вытянутой руки. Он не смотрит на мое тело, только в глаза.
— Розовые торты, Мак. Расскажи мне о розовых тортах.
