Вспомнив о нем, Даскалиар снова вздрогнул, с трудом сдержав приступ тошноты.
Он убил сорок тысяч человек... и нелюдей. Сам. В одиночку.
Сорок тысяч.
Это трудно принять.
А самое пугающее – эта магия по-прежнему течет в нем. По-прежнему овеивает его смертоносным ореолом. Он втайне от всех прошел не один обряд очищения, использовал все маскировочные заклинания, какие знал, и, по счастью, никто ничего не понял, даже эльфы… но словно на самой его магии остался тошнотворный привкус тлена. Даже огонь, привычный, природный дар изменился, стал темнее и опаснее. Отправив сестру в вечную ссылку, он надеялся, что скоро магия смерти рассеется, но она осталась с ним.
А ведь наставник – как всегда, воспоминания о полукровке пробудили застарелую обиду и ярость – предупреждал… Что он ему сказал тогда? «Вы можете убить в приступе гнева или боли, защищая жизнь или государство или котенка на дереве, но рано или поздно вы убьете – пополнив чужой жизнью собственный резерв. Смиритесь с этим».
Смириться с этим оказалось трудновато.
Возможно, если бы этот тип сейчас был рядом, он смог бы что-нибудь сделать, что-то посоветовать…
Но его не было.
В книгах ответа тоже не нашлось.
Он, правда, что-то говорил еще про выбор, который определит его судьбу как мага… И Даскалиар еще тогда решил, что не хочет повторения инцидента, не хочет и не станет впредь черпать силы из чужой жизни. Но несмотря на это решение, магия смерти оставалась с ним!
В чем-то дед прав. Тянуть с коронацией не следует. Иначе как бы на него не ополчились уже как на черного мага.
Но совершенное по-прежнему коробило.
Правитель может (а временами и обязан) быть судьей и даже палачом, но это не то же самое, что быть убийцей.
Молодой вампир стиснул челюсти. Да уж, правитель…
По отцу он не скучал и даже не особенно скорбел, но многое бы отдал, если бы тот мог вернуться и снова взять эту огромную империю в свои властные руки.
Однако что теперь об этом? Империя оставлена ему.
И никто не поможет. Не к кому обратиться за советом, не говоря уже о сочувствии. Черпать силу можно теперь только в себе самом. Доверять деду – последнее дело...
А матери больше нет в живых.
К этому привыкнуть было тяжелее всего.
Он отомстил за нее – но легче не стало. Наоборот, к воспоминаниям о ней теперь примешалась отрава с запахом тлена и пепла…
Даскалиар, нахмурившись, побарабанил пальцами по холодному стеклу. На прошлой неделе он отослал всех, кто был тесно связан с леди Рэнелли Дариэт, вон из столицы. С глаз долой. Чем быстрее ее камеристки и фрейлины, невольно создававшие иллюзию ее присутствия, уедут, тем быстрее он привыкнет к тому, что семьи у него больше нет.
Он знал, о чем шептались у него за спиной, знал, что говорили о нем – поступил как неблагодарный эгоист, которому ни до кого нет дела, кроме себя самого.
Впрочем, чужое мнение Даскалиара теперь мало волновало.
Он сжал руки в кулаки, мрачным, невидящим взором глядя на вечерний город.
Он остался один – и научится справляться своим умом.
Дед перебьется. Вампирского Совета в империи не будет. Нельзя подминать многонациональное государство под одну-единственную расу, пусть даже одну из сильнейших. Иначе это спровоцирует такие беспорядки, что недавний мятеж покажется детской забавой…
До коронации осталось совсем немного времени. И свое правление он, по традиции, начнет со снисхождения к оступившимся. Правитель должен быть грозным – но не лишенным милосердия. А потому следует, пожалуй, пощадить и других мятежников, помимо того проклятущего демона из рода Ад’Сехти. Даже сестер Ашера – они не обязаны отвечать за своего братца, проклятого предателя… сколько можно их допрашивать? И так все ясно…
Вампир невольно оскалился. Боль и гнев хлестнули одновременно, но он усмирил их. На бледное, слишком рано утратившее свойственные юности черты лицо вернулась ледяная маска.
И советников, которые честно признались во всем, оказали ему полную поддержку и сейчас со страхом ожидали высшего решения в городской тюрьме, он тоже помилует, как бы ни брызгал слюной дед и его сподвижнички. Многие из них возьмут новое родовое имя взамен того, что было осквернено изменой. Все, кто стоял во главе заговора, уже мертвы. И его рука не дрогнула, когда он подписывал соответствующие указы.
Узкие губы вампира сжались.
Было нелегко хладнокровно решать чужие судьбы, относиться к другим лишь как к инструментам, способным сослужить ту или иную службу. Однако пришлось учиться и этому.
Не о такой жизни он мечтал…
Но хлипкий мост, ведущий в прошлое, давно сгорел за спиной, оставив лишь скрипящий на ветру обугленный каркас. Сделай шаг назад – и вместе с ним канешь в пропасть.
Поэтому остается только идти вперед.
У него больше нет семьи. Нет друзей. Нет ничего, кроме империи.
Значит, нужно навести в ней порядок.
И он это обязательно сделает.
В конце концов, разве не к этому его готовили?
Что до пропахшего интригами и страхом столичного дворца…
Даскалиар скрестил руки на груди, глядя на осенний город, еще более серый и сумрачный, чем обычно.
После коронации он уедет отсюда при первой же возможности. Куда угодно, хоть в культурную столицу, Риату, хоть в горы оборотней, коз гонять…
А может, и гораздо южнее.
Вампир замер, осмысливая нелепую, но такую притягательную идею.
Раз уж он решил навести в империи порядок, не стоит ли начать с самых проблемных регионов?
Нужно только выяснить, на кого в этом гадючнике можно положиться – доверять другим будущий император разучился раз и навсегда, но надежных людей можно найти и испытать… Кто-то же должен следить за порядком в столице.
Дед будет в ярости, он ведь уже подробно расписал за внука все приоритеты и решения…
Но, пожалуй, лучше момента, чтобы поставить старого прохиндея на место, не придумаешь.
Даскалиар Данком-Эонит Дариэт холодно усмехнулся. Черные, как ночь, глаза с ярко-алыми вертикальными зрачками хищно блеснули. У него еще есть время на то, чтобы досконально продумать свои действия.
***
Первые ощущения были… очень странными.
Тень, образованная непонятно чем… Откуда? Они же в пустыне, среди бескрайних барханов… Жаркий ветер развевал шарф и пряди волос, щекотавшие лоб. Ее саму легонько покачивало.
Под щекой до странности знакомое тепло, даже жар.
Инерис, превозмогая слабость, приоткрыла глаза – и в следующий миг удивленно распахнула их.
Они как раз летели вниз по бархану – так плавно, как она сама не смогла бы сбежать даже без груза.
Демон легко мчался по дюнам, держа ее на спине.
Инерис невольно ухватилась за руки, бесцеремонно подхватившие ее под колени, сжала ногами бока Каэра, отметив, что, в отличие от прошлого раза, когда он словно не чувствовал ее веса, дышит демон тяжело.
Почему он не проваливается в песок? С двойным весом… она утопала в красном песке по щиколотку, когда шла сама!
– Пришла наконец в себя?
Инерис через силу кивнула.
Он остановился и кое-как, медленно присел на корточки, дав ей возможность осторожно сползти с его спины. Впрочем, толку с этого было мало – не удержавшись на ногах, она тяжело плюхнулась на песок и невольно охнула. Торопливо поднялась, растирая отбитый зад, и стерла пот с лица и шеи рукавом рубашки. Сейчас уже и не поймешь, то ли холодный, после обморока – внезапно подступившую тьму Инерис вспомнила и содрогнулась, – то ли самый обычный.
Демон только махнул рукой – мол, садись, можно. По-прежнему одолевала слабость, и леди-наследница даже не стала спрашивать, с чего вдруг такая роскошь, а молча устроилась на песке поудобнее.
Затем запоздало огляделась. Солнце уже клонилось к закату, но по-прежнему далеко расплескивало багровые лучи. От соседнего бархана протянулась длинная тень, налившаяся фиолетовым, как грозовая туча. Неровные края только усиливали сходство... Облака, которые на родине в это время дня золотились или розовели, здесь словно залило кровью.
