Меня слушают все: и мои ученики, и продолжающие стоять на коленях “семёрки”, и коршуны.
— Госпожа Шан, — подаёт голос старший коршун.
— О? Ты хочешь, чтобы я была твоей госпожой или учителем? Обращайся правильно, цыплёнок. Кстати, почему бы тебе не закончить то, чем ты занимался? Продолжай наводить порядок и отделять виновных от невиновных, массив тебе не мешает. А мне пока, — это уже команда ученикам, — принесите книгу учёта.
— Уважаемая…, — обращение коршун сменил, однако совсем не так, как я советовала.
Трепыхается птичка. Пфф!
— Цыплёнок, ты какой-то непонятливый. Я сказала заняться делом. Клятву верности принесёшь не раньше, чем я закончу с книгой учёта. Будешь упрямиться — скормлю пилюлю подчинения.
В отличии от коршунов мои ученики понятливые, им сто раз повторять не надо, схватывают на лету, как настоящие лисы. Двое вытащили для меня кресло, один сбегал на передний двор, забрал у павшего главы секты ключи — они мертвецу не понадобятся — передал мне, а прежде отыскал и вынес книгу.
Точнее, две книги. В первой учёт хозяйственных расходов — простыни, миски, форма для учеников, бамбуковые палки для тренировок, мешки риса, чернила и прочая муть. Вникнуть придётся, но в целом достаточно поставить грамотного эконома и присматривать, чтобы не чудил.
Вторая книга захватывает с первых строк: я погружаюсь в список доставшегося мне алхимического сырья. Странно, что пилюль упомянуто не так уж и много, и все они, судя по описанию, детские поделки. Ни чистоты, ни достаточной мощи. Алхимической печи в списке вообще нет. Как такое может быть? Да и перечень сырья подозрительно короткий.
Так… А денежная ведомость отдельная, да? Приход и расход ни в “хозяйственной” книге, ни в “алхимической” не упоминаются.
Покончив с чтением, я обвожу взглядом так и стоящих на коленях “семёрок”. И неожиданно пересекаюсь взглядом с миловидной девушкой, одетой в ученическую форму. Если бы не уродливый жёлтый шрам, ветвящийся от глаза до подбородка, она была бы красавицей. Девушка смотрит прямо, без страха, с любопытством. И любопытство подкупает. Девочка выражением живого интереса напоминает мою младшую сестрёнку.
Я перевожу взгляд дальше.
Старший коршун не подвёл, виновных отбраковал, а тот, которому я меч зачаровала, отправил виновных на перерождение.
Затворница забилась в угол и ревёт…
— Как успехи в освобождении из клетки, цыплёнок? Девочка, как тебя зовут?
— ФенЖун, госпожа Шан.
Повинуясь моему жесту, девочка послушно поднимается, подходит. Она бы могла остаться стоять, но она опускается на колени, причём проделывает это излучая спокойное чувство собственного достоинства.
Я подушечкой указательного пальца касаюсь её подбородка, заставляю поднять голову, принюхиваюсь.
— ФенЖун, ты нарочно смазываешь шрам ядом?
— Да, госпожа Шан. Я и шрам сделала, и волосы покрасила. Иначе я тоже понравлюсь пожирателям. Мою названную сестру…, — девочка начинает звонко, а заканчивает с трудом, давится каждым словом.
Я её останавливаю.
— Хочешь уйти? Денег я тебе дам, — из казны секты.
Не думаю, что девочка захочет, и она не подводит:
— Мне некуда идти, госпожа Шан. Пожалуйста, позаботьтесь обо мне, госпожа Шан.
Всем девочка хороша, но имя… отвратительное.
Фен означает феникс.
— Я дарю тебе новое имя, ученица. Отныне ты ЮЖун.
— Учитель! — рядом возникает взвлнованный СюнВей.
Традиция смены имени одинакова, что в стране Лунь, что в империи Ю, вспомнив которую я и дала девочке имя.
Кстати, ЮЖун сдерживает крик. Стиснув пальцы, она заставляет себя остаться на месте, рядом с напугавшим её призраком, чем вызывает у меня прилив уважения. Не зря я обратила на неё внимание, не зря.
— ЮВей. Все, кто последуют за мной, получают имя Ю.
— Благодарю, учитель, — кланяется Вей-эр.
— А-Жун, сходи к воротам и сними табличку “Семи ветров”, потом принеси мне дощечку, красную тушь. Я лично напишу новое название. Дом Огня. Цыплёнок в клетке, твоё время вышло.
Глава 12
Коршун, которому я зачаровала меч, воинственно вскидывается, но тотчас сдувается, как проткнутая когтем рыба-шар.
Я неопределённо хмыкаю.
Что на моей родине, что здесь, в стране Лунь, прежде всего уважают силу. Да, я схитрила. И что? Хитрость тоже оружие, острее самого острого меча.
— Госпожа Шан, вот-вот должен прибыть пожиратель. У нас заказ на него.
— То есть вы наёмники?
— Господин Цзи МинХуа похитил дочь торговца шёлком. Девушка не только обладала красотой, но и в свои шестнадцать прорвадась на третью ступень. Торговец бросился к страже за защитой, однако дело вывернули так, будто девушка не отличалась чистотой и добродетельным поведением, и добровольно прыгнула в карету господина. Три дня спустя её тело нашли в одном из притонов Весеннего квартала. В ужасающем состоянии. Торговец нанял нас восстановить справедливость. Вы ведь поддержите нас, госпожа Шан?
Сколько слов…
— Нет, не выпущу, — хмыкаю я. — Кстати, почему вы сюда пришли, а не по дороге, например, восстановили справедливость?
Коршун пожимает плечами:
— Мы все, в отряде, когда-то были беспризорными сиротами, и половина из нас попали в приют при храме. Нам повезло, что нас купили как будущих слуг и воспитали как воинов.
— Вы не служите воспитавшему вас клану? — предатели мне не нужны.
— Клана больше нет. Когда всё случилось, наш отряд выполнял задание далеко от столицы.
— Неплохо, — киваю я. — А-Жун, подожди снимать табличку, а вы, — киваю я “семёркам”, — приготовьте к приезду гостя передний двор.
Кровь на полу и стенах господину Цзи не понравится…
Ответ слаженный, энергичный:
— Да, госпожа!
Я иду проверенным путём: раскидываю в переднем дворе массивы, причём пятиранговые. Опыт подсказывает, что пожиратель меня неприятно удивит. А ещё тот же опыт подсказывает, что, возможно, наёмники не столько благородно спасали сирот, сколько собирались напасть на пожирателя, когда он занят жертвой, увлечён, расслаблен, не готов к атаке. Но это лишь подозрения… Убийство главы секты версию вроде бы опровергает. Или нет, ведь убийство могло произойти случайно, не по плану. С планами такое бывает…
По-хорошему, даже пятиранговый массив маловат. То, что коршуны никак не могут вырваться из трёхрангового, ни о чём не говорит. Не очень-то они и пытаются. Думаю, нашли лазейку и готовятся вырваться в самый не подходящий для меня момент.
Гость появляется через час, когда солнце нижней кромкой касается макушек далёких елей. Он подъезжает открыто, в карете с иероглифом “Цзи”.
Встретить его некому…
Возница, горбя спину, распахивает дверцу кареты.
Первой появляется обутая в расшитый золотой нитью бархатный башмак. Господин не утруждает себя уступкой и стопой опирается на колето возницы. Тяжело спустившись, он позволяет высунувшейся из кареты тонкокостной, болезненно-худой служанке протереть обильный пот, выступивший на лбу и бычьей шее. Служанка комплекцией напоминает меня в первые дни восстановления души, сейчас-то я мясом обрасла.
Жирный. Прибывший господин не похож на человека. Передо мной, затянутая в лучшие ткани гора трясущегося желе.
Я мысленно цыкаю.
За редчайшим исключением совершенствующиеся не бывают полными просто потому что ци оздоравливает.
Прибывший господин глубоко болен. Путь поглощения чужой ци соблазняет иллюзорной простотой. Пожиратели быстро набирают силу, поднимаются ступень за ступенью. И не задумываются об очевидном.
Взять к примеру тот же снежный лотос. Если бы следом за лотосом, я поглотила весьма полезный для меридианов лавовый цветок, я бы впала в кому. В лучшем случае. В худшем — умерла, не приходя в сознание. Чистая ци течёт в окружающем пространстве, и её приходится собирать по капле. Из цветка можно получить живительный глоток, однако этот глоток будет неизбежно нести в себе отпечаток сущности растения. Из разумного — тысячу глотков. Но кто сказал, что суть жертвы совместима с твоей сутью? И не стоит забывать, что вместе с ци и отпечатком жертвы ты получаешь и отголоски её страданий, боли, ненависти, предсмертных проклятий. Пожиратели упиваются лёгкостью и обманчиво верят в грядущее бессмертие. Нет. Однажды они просто лопаются и обнажают своё насквозь прогнившее нутро.
