твою теплую плоть. Входить в тебя снова, и снова, и снова, пока мы, поглощенные желанием, оба не переосмыслим вечность. – Он взял мою руку, поднес мои пальцы к своему рту и, постанывая, мучительно неторопливо принялся слизывать с них терпкую похоть, легонько царапая зубами мою кожу. – Но ты очень расстроила меня, помечая путь к свободе, которой у тебя никогда не будет. Уходи! Убирайся в свои покои немедля и жди, пока я не придумаю тебе наказание.
Нет. Никакого наказания!
Я быстро соскользнула с его коленей.
– Я передумал. – Он схватил меня за руку и развернул к себе. – На колени. – Колени мои стукнулись о землю прежде, чем он произнес последнее слово. – Вот, хорошая девочка.
Я смотрела на него снизу вверх, и в глазах моих запылала ярость:
– Я отказываюсь быть твоей шлюхой, ублюдок.
– Ух, как грубо. Из тебя действительно получилась бы плохая шлюха. – Он поерзал, устраиваясь на троне поудобнее, и многозначительно качнул бедрами. – Сними с меня брюки и возьми мой член.
Я смотрела, как мои жадные пальцы нетерпеливо теребят черную шнуровку, похоть закручивалась во мне спиралью, и неважно, что меня мутило при виде разбухающей под тканью плоти. Ладонь скользнула по гладкой, без рубцов и шрамов, коже. Штаны сползли, обнажив его солидное достоинство, хотя и не во всей красе, возбужденное лишь наполовину.
– Возьми. Сожми. Крепче. О! Да, вот так, маленькая. – Пронизанный толстыми голубоватыми венами член подергивался в считаных дюймах от моего рта. – М-м-м-м, а ну-ка, облизни губки.
Мой язык тянулся попробовать его на вкус, не обращая внимания на возмущение разума. Пальцы мои сжали ствол крепче, в душе боролись похоть и отвращение…
Он поймал мой подбородок, подтянул меня ближе к набухшей плоти.
– Проведи языком от основания до головки. Медленно. – Я повиновалась, он зажмурился, и его стон слился с моим глухим мычанием. – М-м-м-м, да… этот ротик еще мне послужит, ох и послужит.
Слова его раздули уголек ненависти, тлевший в моем сердце, но я слизнула выступившую из крохотного розового отверстия прозрачную каплю, едва не замурлыкав от дивного вкуса пощипывающей язык солоноватой влаги. Потом он потянул меня за волосы, направляя мою голову, вводя член глубже, и я повиновалась. Губы мои сжимали набухшую головку, язык кружил, лаская ее венец. И каждый раз, когда на язык попадали капли семени, клитор мой пульсировал от желания в одном ритме с его подрагивающими в преддверии оргазма ногами.
– Глубже. До самого горла. – Его ладонь легла мне на щеку, большой палец погладил уголок губ, и член вошел еще глубже, проник в глотку, заполнил собой рот, коснулся неба. Мышцы живота мужчины сокращались. – М-м-м-м. Да ты умелица. Ох, Ада, сейчас ты узнаешь, каков я на вкус.
Толчки участились, его стоны, подхваченные эхом, метались меж каменных стен, и он все насиловал, насиловал мой рот и вдруг громко закричал, застыл на миг – и задергался. Запутавшиеся в моих волосах пальцы сжались, он держал меня, и теплые струйки семени орошали мои десны и стекали в горло.
– Глотай, маленькая смертная, – прохрипел он. – Да. Хорошая девочка. Размажь по язычку. Вкуси мое семя.
Я проглотила и ненавидела себя.
Ненавидела за это – и за то, что улыбалась, глотая.
Он потянул меня за руку, заставляя подняться, потом обхватил за талию, приподнял и снова усадил к себе на колени. Его возбуждение еще не вполне прошло, но я уже не сопротивлялась, потому что в голове все мутилось от унижения.
– Ну что ж… ты заслужила награду. – Король взял из рук равнодушного мертвого лакея новый кувшин, отпил и протянул его мне. – Вина? Нет? Ох, где же мои манеры… – Он поманил слугу. – Конечно, моя женщина получит кубок.
Кожа трупа сперва пошла зелеными пятнами, потом почернела и стала сморщиваться, усыхая. Воздух наполнился тошнотворным зловонием, но секунду спустя смрад рассеялся: плоть корежилась и рассыпалась белым прахом. Пыль взметнулась легким облаком, закружилась, образуя воронку, и заструилась к Королю. Там, на его ладони, порошок сгустился, превратившись в желтовато-белый кубок, на ножке которого виноградные лозы обвивали крохотные черепа.
К горлу подкатила желчь, едкая и кислая. Меня затошнило. Стук сердца гремел в ушах. Рука сама собой потянулась к кубку, ногти впились в плотный белесый материал, оставляя на нем царапины. А Король беспечно наливал в кубок вино, приправляя воздух ужасающей сладостью.
Значит, не алебастр.
И вообще не камень.
Я ходила по мертвецам, спала на них, мылась, окруженная ими…
Моя ладонь поспешно зажала рот. Под языком скапливалась слюна. Если хоть капля ее попадет в горло, меня вырвет прямо на останки… людей. Матерей, детей, прадедов, спрессованных в кровать, в ванну…
…в кубок.
Кубок, который он поднес к моим губам, требуя, чтобы я выпила из него вина, всего секунду назад был трупом.
– Я сделал его специально для тебя.
Я замотала головой, Король пожал плечами и отхлебнул из кубка сам. Я потупилась – и взгляд мой упал на платье, это прекрасное платье, и кровь застыла у меня в жилах.
– А из чего ты сделал эту одежду?
Он еще раз глотнул из кубка.
– Догадайся, смертная.
Из кожи.
Смерть покрывала меня всю, от ключиц до щиколоток – за исключением вульгарно вывалившейся из прорехи груди. Все вокруг закружилось, и я соскользнула с его коленей, неуклюже качнувшись, ловя равновесие. Прочь. Мне нужно выбраться отсюда!
Пошатываясь, я сошла с помоста. Кровь билась о барабанные перепонки с такой силой, что заглушала мои торопливые шаги. Но смеха Короля этот гул заглушить не смог:
– О да, возвращайся по своим зарубкам в свою безопасную клетку.
Теплая одежда.
Провизия.
Крепкие башмаки.
Я надела туфельки, которые сделал для меня Король – возможно, из телячьей шкуры, а может, и из кожи чьего-нибудь сына. Крепкими их, конечно, не назовешь, но пока сойдет. Я ведь могу снять сапоги с трупа-охранника, и у него же позаимствовать толстый плащ, чтобы спастись от холода. Однако вопрос с провизией оставался открытым.
До тех пор, пока дверь не распахнулась и в мою клетку – как изволил назвать эти покои Король – не вошла Орли:
– Завтрак, девка.
В кои-то веки вовремя.
– Я хочу принять ванну.
Вздохнув, женщина закрыла дверь: одной рукой, потому что в другой она держала блюдо. Блюдо из кости – как и все в этом жутком королевстве, – полное ломтей хлеба. В воздухе витал кисловатый дух дрожжей и сладкий запах сливочного масла – такие знакомые ароматы,
