Талис не ожидала подвоха и не успела ничего предпринять, когда Зария вскочила на ноги и сделала всего один шаг в сторону. Шаг, который позволил ей оказаться вне круга. Глену потребовался на этого ровно один вдох. А через миг колдуна вышвырнуло из тела девушки. Однако понимание того, что он ощутил этот вдох, а значит, успел вовремя, почти лишило призрака сил.
Морака даже бровью не повела, когда обманутая Талис исторгла яростный крик и попыталась вырваться из круга. Но ловушка держала крепко. И сестра довольно улыбнулась отчаянию на прекрасном лице богини любви.
Ильса произносит пророчество
— Я тоже, как и Мариоса, знаю множество историй, — Василиса переступила через неподвижно лежащее тело колдуньи и уселась на скамью рядом с Грехобором. — Но мои истории будут более древними и занятными. А самое главное — они помогут мне получить то, что я хочу.
— Полагаешь, я стану помогать? — искренне удивился Грехобор.
— О, да. И знаешь почему? Потому что жена очень тебя любит. И ты ее тоже. А значит, не сможешь причинить ей боль. Верно?
Йен помолчал, а потом спросил:
— Ты все время говоришь — она. То есть ты не Василиса. А кто тогда?
— Я — колдунья Ильса. Та, которая получилась из твоей жены и силы маленькой умершей магессы.
Пленник застыл. Ильса повернула кольцо на пальце.
— То есть ты… человек?
Колдунья рассмеялась
— Нет! Я — сила, очутившаяся в твоей жене, но ранее принадлежащая магессе, которую тут убили. Свободный дух, лишенный сосуда. И еще я… помню.
— Что?
— Свои предыдущие сущности и истории, с ними связанные, — она снова покрутила кольцо и вдруг сказала: — Мне его не снять. Если бы не эта штука — я бы и разговаривать с тобой не стала. Но оно на мне, и приходится… беседовать.
— Причем тут кольцо?
— Защита. Маркус всегда защищал людей. Кольцо не позволяет взять власть над девчонкой, не дает убить ее, только запереть. Я раздвоена, и это раздражает. Знаешь, — Ильса прислонилась к стене, серьезно глядя на мага, — если бы Василиса не решила облегчить страдания моей прежней… хозяйки и не дала бы согласие на переход, меня бы просто не стало.
— Почему?
— Кольца — одно из творений Маркуса. Они защищают владельца от магии. Я не смогла бы попасть в это тело, будь даже втрое сильнее.
Йен смотрел в глаза колдунье. Василисины глаза. И в них отражалась боль. Смятение. Будто в ней и правда, жили два человека. Понимание этого сводило Грехобора с ума. Ильса же, видя его недоверие, вдруг тихо пропела:
— В одном лице и узник и палач.
Он потеряет все, и потеряет дважды.
Сестра убьет сестру. Нарушит клятву муж.
И в тот момент, когда раздастся плач
Того, кто тоже потерял однажды -
Колдунья породит дитя.
Но власть над ним получит только тот,
Кто пленником себя зовет.
Он вознесется надо всеми,
А порождениям конец придет…
Девушка замолчала на мгновение.
— Если Маркус даст мне упокоение, я оставлю твою жену.
— Упокоение? Откуда мне знать, что ты не лжешь?
— Правдивость моих слов ты можешь проверить прикосновением, — колдунья призывно улыбнулась. — Но нежно. И прекрати прожигать меня взглядом, я такая же жертва, как и ты.
Эти слова окончательно сломали выдержку мага. Коротким усилием воли он уничтожил заклинание неподвижности. Оно оборвалось легко, словно гнилая нитка, и вот уже мужчина повернулся к собеседнице, схватил за горло и вжал в холодную стену.
Серо-зеленые глаза расширились, в них промелькнула боль, и за миг до того, как Грехобор сжал пальцы, Василиса вцепилась обеими руками в его запястье и сдавленно просипела:
— Вытащи ее из меня.
Хватка ослабла. Но девушка не отпускала мужа.
— Йен… я… убила… там… кровь… — и она бессильно расплакалась.
Грехобор рывком притянул жену к себе, лихорадочно гладя по волосам, стараясь успокоить и не веря в то, что та, другая, ушла.
— Где она? — он старался говорить мягко, но в голосе все равно слышался едва сдерживаемый гнев.
— Пока… ты… касаешься… — Василиса всхлипнула, — она… прячется. Не хочу… не хочу… больше.
— Заренка… пойдем отсюда.
Он легко подхватил жену на руки, и вышел из опостылевшего узилища. Лиска тихо всхлипывала, но постепенно успокаивалась. Маг не знал дороги на поверхность, но уверенно шел вперед, полагаясь на свое чутье. Вскоре Василиса завозилась, пытаясь освободиться. Ничего не понимая, Йен поставил ее на ноги, не выпуская, впрочем, из объятий.
— Что ты?
— Я тяжелая.
— Нет.
— Скажи честно, — вдруг выпалила она, — раз Зария твоя нареченная… ты теперь меня бросишь?
А вид при этом имела такой, словно собиралась без промедления откусить ему голову, если он подтвердит правоту ее слов.
Йен смотрел на жену и боролся со смехом. Из всех нелепых вопросов этот был самым невообразимым. Мужчина прижался лбом ко лбу Василисы и покачал головой.
— Какая же ты… чудная.
— Я не чудная! Я… вот что прикажешь мне думать? У вас тут все не как у людей! Нет бы, как везде: женился, развелся или не развелся. А у вас — кольца, нареченные… И еще во мне сидит какая‑то гадина, и если я не буду к тебе прикасаться, то она снова… А если я в туалет захочу? Что тогда делать? А если помыться надо? — она гневно сквозь слезы несла эту околесицу, и Грехобор понял, что остановить бессвязные панические выкрики можно лишь одним известным ему способом.
Поэтому он наклонился и прижался к губам жены. Василиса судорожно всхлипнула и потянула мужа к себе, зарываясь пальцами в волосы.
— Я так тебя люблю… — жалобно прошептала она, на миг оторвавшись. — Я не хочу, чтобы из‑за какого‑то кольца…
Он снова дернул ее к себе и снова поцеловал, лишая возможности выдвигать какие‑либо угрозы или обвинения.
— Заренка…
Рядом. Живая и невредимая…
Горечь и страх потери выплескивались через лихорадочные ласки. И было неважно, где они и что с ними станет, если настигнут. Потребность быть растворенными друг в друге сводила с ума. Словно теплые волны растекались по телу от каждого движения, от каждого прикосновения. Йен что‑то бессвязно шептал Василисе на ухо, перемежая слова поцелуями. Руки, забравшиеся под одежду, лихорадочно скользили по горячему телу. И, казалось, холод подземелий отступил.
— Ты мой!
— Ты моя!
Никогда прежде восторг не был таким ярким и всепоглощающим.
