— Не надо было тебя сюда приводить! — к удивлению Елены, это был голос Мисао. Она обращалась к своему брату. — Из-за этой девчонки ты все испортил. Шиничи но бака!
— Сама идиотка! — орал Шиничи.— Опоре! Ведешь себя так, как они и добиваются...
— А что мне остается?
— Я слышал, что ты намекала девушке, — зарычал Шиничи. — Так хочешь сохранить свою красоту, что на все остальное тебе плевать, самовлюбленная...
— Это ты мне говоришь? У самого-то небось все хвосты на месте?
— Потому что я не такой растяпа...
— Это вранье, и ты сам это знаешь, — оборвала его Мисао. — Возьми свои слова назад!
— Ты слишком слабая, чтобы драться! Тебе уже давно надо было удрать отсюда! И не вздумай приходить ко мне с жалобами.
— Ты это мне говоришь? — И Мисао, выскользнув из пальцев Елены, набросилась на Шиничи. Он был неправ. Мисао была отличным бойцом. Через мгновение они превратились в живую зону разрушения, они катались и катались, все время меняя облик. Летели черные и красные клочья шерсти. Из клубка сцепившихся тел доносились обрывки фраз:
— ...ничего все равно не найдут...
— ...по крайней мере обе половинки...
— ...а если и найдут...
— ...какая разница?..
— ...этого парня еще надо найти...
— ...а это весело — смотреть, как они ищут...
Жуткий хриплый хохот Мисао.
— Посмотрим, что они там найдут...
— ...в Ши-но-Ши!
Потом они внезапно перестали бороться, и оба приняли человеческий облик. Оба были порядком потрепаны, но Елена понимала: если они вздумают драться снова, она ничем не сможет им помочь.
Но они не стали драться. Шиничи сказал:
— Я разбиваю шарик. Вот здесь, — он повернулся к Дамону и закрыл глаза, — находится твой драгоценный брат. Я вкладываю это знание в твою голову — если ты сумеешь разгадать карту. Но когда ты попадешь туда, ты умрешь. Не говори, что я тебя не предупредил.
Потом он поклонился Елене и сказал:
— Сожалею, но и тебе придется умереть. Впрочем, я увековечил тебя в оде:
Ландыш и цикламены,
Роза и резеда.
От улыбки Елены
Отступила зима.
Ирис, сирень, и каллы,
И молодая листва
Там, где Елена ступала,
Низко склонилась трава.
Там, где ее пролегали следы,
Белые в них вырастали цветы.
— Я бы предпочла услышать внятные объяснения, где находятся ключи, — сказала Елена Шиничи, понимая, что после этой песни она уже вряд ли чего-нибудь добьется от Мисао. — Сказать по правде, меня уже тошнит от всей этой белиберды.
Она почувствовала, что все опять уставились на нее, и поняла, почему. Ее голос, манера держаться, манера говорить — все стало другим. Но ее собственным главным чувством было чувство свободы.
— Вот что мы сделаем, — сказал Шиничи. — Мы не будем забирать половинки ключей. Отыщи их, пользуясь подсказками — или каким-либо другим способом, если сможешь.
Он подмигнул Елене и отвернулся — для того чтобы оказаться лицом к лицу с бледной, дрожащей Немезидой.
Кэролайн. Чем она занималась последние несколько минут, никто не видел, но, в частности, она плакала, терла глаза и заламывала руки — по крайней мере такое впечатление сложилось у Елены, когда она увидела, что стало с ее макияжем.
— И ты тоже? — сказала она Шиничи. — И ты тоже?
Шиничи улыбнулся своей вальяжной улыбкой.
— И что я тоже? — Он поднял два пальца в виде буквы V, чтобы показать, что его «тоже» не равно кэролайновскому.
— Ты тоже на нее запал? Песни поешь, даешь ей подсказки, чтобы она отыскала своего Стефана...
— Не такие уж содержательные подсказки, — добродушно сказал Шиничи и снова улыбнулся.
Кэролайн попыталась ударить его, но он поймал ее кулак своей ладонью.
— А теперь ты собрался сваливать? — Она говорила на таких высоких нотах, что почти перешла на визг — не такой высокий, как визг Мисао, напоминавший дребезжание стекла, но тоже вполне внушительный.
— Мы собрались, — он кинул взгляд на мрачную Мисао. — Когда доделаем пару дел. К тебе они не имеют отношения.
Елена напряглась, но Кэролайн снова попыталась его ударить.
— После всего, что ты мне говорил? После всего, что ты говорил?
Шиничи оглядел ее с ног до головы. По его лицу было ясно, что он видит ее в первый раз. Он был явно озадачен.
— Говорил тебе? Мы разве разговаривали до сегодняшнего вечера?
Послышалось пронзительное хихиканье. Все повернули головы. Мисао заходилась от смеха, прижав ладони ко рту.
— Я воспользовалась твоей внешностью, — сказала она брату, глядя в землю, словно признавалась в детской шалости. — И твоим голосом. В зеркале, когда давала ей указания. Она как раз страдала из-за того, что ее бросил какой-то парень, ну я и сказала ей, что влюбилась в нее и отомщу ее врагам — если она кое-что для меня сделает.
— Распространит малаха среди маленьких девочек? — угрюмо спросил Дамон.
Мисао снова хихикнула.
— И парочки парней. Я знаю, как это бывает, когда внутри тебя сидит малах. Это совсем не больно. Он просто сидит — и все.
— А у тебя бывало так, что он требовал делать от тебя что-то, чего ты не хочешь? — строго спросила Елена. Она чувствовала, что ее синие глаза засверкали. — Это, по-твоему, не больно, Мисао?
— Так это был не ты? — Кэролайн никак не могла оторвать взгляд от Шиничи; она явно с трудом успевала переваривать новости. — Это был не ты?
Он вздохнул с полуулыбкой.
— Не я. Боюсь, что золотые волосы — вот где моя погибель. Золотые... или ярко-красные на черном, — торопливо добавил он, бросив взгляд на сестру.
— Так, значит, это была ложь? — сказала Кэролайн, и на секунду гнев на ее лице сменился отчаянием, а потом — грустью. — Ты всего-навсего очередной поклонник Елены.
— Послушай меня, — резко сказала Елена, — он мне не нужен. Я его терпеть не могу. Единственный мужчина, который меня интересует, — это Стефан.
— Единственный-единственный? — спросил Дамон, бросив взгляд в сторону Мэтта, который подошел к ним еще во время лисьей свалки, держа на руках Бонни. За ним шли миссис Флауэрс и доктор Альперт.
— Ты понимаешь, о чем я, — сказала Елена Дамону.
