опередив ее измену, – умный ход, только причина для него глупее не бывает. Он думает только о себе.
Подписанный Нурой договор верности не позволяет ей, как бы того ни хотелось, перерезать ему глотку среди ночи. Что ж, эта война усилит Ордена, хотя и не сразу. А чтобы погубить Зерита, ей и пальцем шевельнуть не придется. Его уничтожит то, чего он больше всего желает.
Он уже связался с глубинной, темной магией ради проклятия, которым держит жизнь Тисааны, – как ему это удалось в одиночку, Нура не представляет, – и она легко подбивает его продолжать в том же духе. Он желает победы в войне. Желает аранской короны. А превыше всего он желает, отчаянно желает, чтобы его уважали.
И Нура дает ему именно то, чего он желает. Магию. Могучую, нечеловеческую магию, открытую ими с Вардиром. Она до сих пор не понимает, почему Тисаана с Максом лучше других выдержали долговременное сосуществование с Решайе. Но Зерит всего лишь человек, даже не подготовленный изменением организма, как сиризены. Чем больше он стремится к могуществу, тем более ослабляет себя.
Нура вручает ему желанную силу и наблюдает, как он, применяя ее, понемногу убивает себя.
Война продолжается, Зерит чахнет, а Нура забилась в тень, следит за горизонтом, наблюдает и ждет. Работает.
А видения становятся ярче с каждой ночью.
До явления угрозы проходит месяц…
Странными путями идет жизнь.
Так думает Нура, стоя в своем кабинете с серебряной чашей в руках. Макс с Тисааной выжидательно наблюдают за ней.
Ее время истекло. То, что она увидела в доме Макса, что растерзало сиризенов, покончило со всеми ее сомнениями. Кошмар сбылся.
И ей страшно, очень страшно. Она не верит, что сумеет убедить их словами. Они ее ненавидят. Разумеется, ненавидят. Она делала такое, что и сказать нельзя. Сколько бы фраз она ни нанизывала, ничего ими не исправишь.
И она решается вскрыть себя, как животное для опытов, выставить напоказ все, что в ней есть. Все ее существо бунтует против такого. Но она всю жизнь училась накрепко зашивать себя от мира. Словами этих швов не вскроешь. А ей нужно, чтобы они поняли – поняли, что на них надвигается и как ей нужна их помощь. Чтобы поняли почему.
Макс подходит первым, смотрит на нее, сдвинув брови. Она гадает, знает ли он, что это выражение у него с далекого детства.
Может быть, и он найдет что-то знакомое в ее воспоминаниях.
Она предлагает им заклинание и с ним – свои мысли, свои мечты, свое раскаяние. Свою душу.
И молится, чтобы этого хватило.
Я отшатнулся.
Долгие секунды я не мог опомниться. Меня словно сорвало с якоря, носило где-то между прошлым и настоящим, между своей памятью и памятью Нуры. Видения засели в самом нутре, словно я проглотил тухлый кусок.
Никогда не думал, что увижу у Нуры такой взгляд – такой беззащитный.
Я взглянул ей за плечо. На ту единственную тяжелую дверь:
– Что там?
Вышло не громче шепота. Требование, не вопрос. Не уверен, хотел ли я знать. Нура молча открыла.
Комната оказалась такой яркой, такой белой, что больно было глазам. Узкая комната, почти отрезок коридора. Внутри стоял заваленный пергаментами рабочий стол и несколько стульев.
Потом я обернулся, и во рту стало сухо.
Одна стена была стеклянной. За стеклом – железная решетка. А за решеткой люди.
Нет, не люди. Во всяком случае, не такие, как мы. Фейри.
Их было шестеро. Двое в одном отсеке. Некоторые лежали на узких койках, укрытые тонкими белыми одеялами. Другие сидели на полу, привалясь к стене. Один лежал ничком и не шевелился. Нас никто словно не заметил. Или стекло было таким толстым, что им не слышно шагов. Или они уже не способны ничего замечать?
Некоторые и на живых-то не походили.
Тисаана чуть слышно выругалась.
– Это вторжение, – сказала Нура. – Первый вторгся на наши земли, в Трелл, через несколько дней после падения Микова. А другие явились сюда. На наш берег, прямо сюда, понимаете? Некоторые здесь убивали. Вот этот проткнул двоих, обнаруживших его у себя в сарае. Простых фермеров.
Тисаана шагнула вперед, коснулась пальцами стекла. Она молчала. Я видел – она смотрит на фейри, который приподнял голову и покосился на нас через плечо. Свалявшиеся светлые волосы. Темная кожа. И яркий блеск золотого глаза.
В памяти отозвались слова Ишки. «Среди захваченных фейри – мой сын».
Взгляд Тисааны скользнул ко мне, и я понял, что мы думаем об одном.
– Зачем они здесь? – тихо спросил я.
Я надеялся, что ошибаюсь. Молился об этом. Но слишком точно все складывалось: эти создания здесь, под Башнями, с Вардиром. Здесь, в белой-белой комнате.
– Кровь фейри позволяет кое-чего добиться, – ответила Нура. – Магия фейри. С ней мы получаем доступ к новым слоям магии. Она даст нам силы спастись.
Только не это, будь я проклят!
– Ты хочешь сотворить новых Решайе.
Краем глаза я видел, как Тисаана пятится к столу, падает на стул – будто это ее добило.
Вопреки всему во мне еще теплилась надежда, что Нура возразит.
Но она ответила:
– У нас нет выбора.
– Какое там – нет выбора?!
– Ты видел то же, что и я, – огрызнулась она. – Ты видел, что движется на нас. Как нам этому противостоять, не создав сильнейшего оружия?
Под острым краем ее слов крылась безмолвная мольба: «Хоть вы-то мне верите?»
– Нура, послушай. Посмотри, что ты творишь. Это… это безумие. Ты думаешь, это правильно? Пытать их, создавая новых чудовищ, которые убьют еще чьи-то семьи?
– Макс, я только об этом и думаю. – В лице Нуры мелькнула боль. – День за днем. Не говори мне, что я не понимаю.
Я столько лет твердил себе, как ненавижу Нуру, как виню ее во всем. Только я лгал – никогда я не винил ее так, как винил себя. А вот столкнуться с ее горем оказалось страшно. Я не мог ненавидеть ее и жалеть. Я не в силах был нести тяжесть ее боли – слишком устал за столько лет таскать свою.
Так было просто, пока я считал ее холодной и бесчувственной. Черное и белое. Добро и зло. Четкая, явная черта между девочкой, которая была мне лучшим другом, и женщиной, разрушившей мою жизнь. А эта… та, что стояла передо мной сейчас, готова погубить этот проклятый мир, потому что ей больно, потому что она сама разбита вдребезги.
– Я сознаю, что это дурно с точки
