— Эннкетин?
— Он самый, — усмехнулся повар. — Тоже втрескался без памяти в господина Джима, а милорд об этом узнал. И сказал: если хочешь продолжать служить моему спутнику, изволь там всё отчекрыжить… Потому как — а если не сдержишься? Ну, он и отчекрыжил… Ходит теперь холощёный, зато не только при прежней должности, но уже и в дворецкие метит. Как отслужит своё Эгмемон, так он над всем персоналом станет главным. Будет говорить мне: Кемало, сделай то, Кемало, сделай сё… Раньше был этакий вертопрах с кудряшками, а теперь стал важный… Лысый! — Кемало усмехнулся, тоже взял себе пирожок и зажевал. — Что я могу сказать? Молодец парень, не промах. Глядишь, и правда дворецким станет. Видишь, что делается? Иные так за своё место цепляются, что готовы над собой что угодно сделать, а ты… Гордый!
Фалдор ничего не ответил, продолжая есть. Кемало вздохнул и спросил:
— Ну, и куда ты теперь?
Фалдор пожал плечами.
— Не знаю… Может быть, в армию.
Кемало выпучил глаза.
— Да за каким хермобусом тебе в солдаты? Ты же с детишками нянчился, какой из тебя солдат!
— Какой? — Фалдор закатал рукав и поставил локоть на стол. — Давай руку — покажу, какой!
— Чего? — усмехнулся повар. — Бороться со мной хочешь? Не смеши. Я тебя, дохлячок, в один миг положу!
— Посмотрим. — Фалдор поиграл кулаком. — Давай.
— Ну, давай, коли руки не жалко, — согласился повар.
Он закатал рукав, открыв свою толстую могучую руку, покрытую бледными редкими волосками, поставил локоть на стол и взялся за руку Фалдора.
— По моей команде, — сказал он, примеряясь поудобнее. — Начали!
Он обрушился на «дохлячка» со всей своей природной силой, но того, что он обещал, не произошло: рука Фалдора не сдвинулась, хотя на ней вздулись жилы. Повар кряхтел, отдувался, весь побагровел, но у него ничего не получалось. Фалдор, стройный и с виду даже хрупкий, был, казалось, отлит из стали, и сдвинуть его руку было так же невозможно, как поднять мизинцем космический корабль. Кемало, сколько ни бился, сколько ни напрягался, так и не одолел его. И это Фалдор боролся ещё вполсилы. Когда он налёг в свою полную силу, могучая рука повара, толщиной с ляжку обычного человека, задрожав от невероятного усилия, начала склоняться в сторону поражения. На лбу Кемало вздулись от натуги вены, на глазах выступили слёзы, а Фалдор с улыбкой, спокойно и почти без усилий уложил его руку. Едва она коснулась костяшками столешницы, он тут же её отпустил. Кемало, отдуваясь, вытер со лба пот.
— Фу… Ну, ты и силач! А по твоему виду и не скажешь. Ты вообще из чего сделан?
— Из того же, из чего и ты, — ответил Фалдор спокойно, снова приминаясь за прерванный завтрак. — Из плоти и костей. Просто моя вторая специальность — телохранитель.
Кемало встряхнул рукой.
— Ну, так бы сразу и сказал… Да, кажется, я слегка потерял форму. Извини, приятель, беру свои слова назад. Лётчиком тебя, может быть, и не возьмут, но в десант — запросто. А чего к детишкам больше не хочешь?
Фалдор помолчал, потом ответил нехотя:
— Я в каждом ребёнке буду видеть Илидора. Я не хочу этого.
— Что ж, твоё дело, — сказал Кемало.
* * *
Джим потихоньку встал с постели. Лорд Дитмар ещё спал, и он, запахнув халат, вышел на балкон навстречу утренней прохладе. Уже почти рассвело, розовые лучи были уже готовы брызнуть из-за горизонта и прогнать последние голубые тени под деревьями. Слушая одинокую птичью песню в утренней тишине, Джим стоял среди цветущих кустов розовой и жёлтой церении в кадках, облокотившись на балконный парапет, а потом забрался на него с ногами, хотя лорд Дитмар запрещал ему это. Хотя тот сейчас ещё спал, всё же в доме нашёлся человек, сделавший Джиму замечание.
— Ваша светлость, лучше не сидите так, — послышался голос Фалдора. — Одно неловкое движение — и вы можете упасть.
— Тебя это волнует? — тихо проговорил Джим с горечью.
— Я бы не хотел, чтобы с вами что-то случилось, — ответил Фалдор, подходя.
— Помоги мне слезть, — попросил Джим.
Он хотел, чтобы Фалдор взял его на руки, но тот только подал ему руку. Вздохнув, Джим опёрся на неё и спустился на пол. Повернувшись лицом к пробуждающемуся саду и спиной к Фалдору, он старался удержать набегавшие на глаза слёзы и ждал, когда пройдёт болезненный горький спазм в горле.
— Милорд Дитмар тебе ничего не заплатит, — сказал он глухо.
— И не надо, — сказал Фалдор. — Мне нужно только уехать отсюда. Боюсь, мне нечем будет заплатить за такси.
— Я дам тебе на проезд, — сказал Джим.
— Я вам очень благодарен, ваша светлость.
Джим оперся руками на парапет, вдыхая свежий утренний воздух и окидывая туманящимся слезой взглядом притихший в ожидании рассвета сад.
— Тебе не за что быть мне благодарным, Фалдор. Я очень виноват перед тобой.
Фалдор встал рядом с ним и тоже опёрся о парапет одной рукой поблизости от руки Джима.
— Я вас ни в чём не виню, ваша светлость.
Джим накрыл его руку своей и сжал.
— Прости меня, Фалдор. Я не хотел, чтобы так получилось.
— Не думайте об этом, — сказал Фалдор, мягко высвобождая руку. — Пусть это вас не печалит. Я смею лишь попросить вас… Улыбнитесь мне. Это всё, что я могу взять с собой.
Горло Джима невыносимо сжалось. Он повернул лицо к Фалдору и улыбнулся дрожащими губами, а в его глазах стояли слёзы. Они тяжело набрякли на его ресницах и скатились по щекам, и Фалдор осторожно вытер их.
— Пусть милорд Дитмар мне не заплатит, — сказал он. — Вот это — моя плата, и больше ничего мне не нужно.
— Спасибо тебе, Фалдор, — прошептал Джим. — Ты помог мне понять очень важные вещи. Я очень тебе благодарен… За всё. Куда бы ты ни подался — удачи тебе во всём. Да хранит тебя… Творец этой Вселенной.
— Пусть Он хранит и вас, — сказал Фалдор.
Ночь промелькнула, как один миг: так всегда бывает, когда крепко спишь, набегавшись и наигравшись за день. Сон был тёплый и сладкий, как чашка вкусного асаля, и Илидору очень не хотелось просыпаться, но его всё-таки разбудил мелодичный и ласковый, но незнакомый голос:
— Просыпаемся, детки, открываем глазки… Солнышко встало, утро настало.
