Я долго сидела на могиле неведомой Уинифрид Коллинз, уронив голову на руки. Рассудок мой пасовал перед обрушившимися на него загадками, и мне оставалось лишь сожалеть о том, что я не обладаю более рациональным аналитическим умом. Обладай я способностью мыслить логически, быть может, мне удалось бы найти более или менее внятное объяснение произошедшему. А сейчас мне никак не удавалось понять, кто я на самом деле, и обрести твердую опору в реальности, ибо все мои представления о себе и об окружающем меня мире оказывались зыбкими и текучими.
Чувствуя, как в голове моей теснятся бесчисленные вопросы, на которые невозможно было найти ответ, я медленно двинулась к кладбищенским воротам. Ожидавший меня кучер помог мне сесть в карету. Я рассказала, где находится дом, в котором я провела первые семь лет своей жизни. Быть может, решила я, побывав там, я сумею лучше разобраться в происходящем.
— А, понятно, надо свернуть со старой Объездной дороги, — кивнул головой кучер, выслушав мои объяснения.
Мы долго ехали по сельской дороге. Глядя на тянувшиеся с обеих сторон ряды облетевших деревьев, я вспоминала свое детство. Тогда я думала, что густые переплетения голых ветвей — это гнезда гигантских птиц. Мы миновали каменный мост через узкую, но бурную реку и свернули на другую дорогу, вдоль которой стояли небольшие домики, пребывавшие в явном запустении — обвалившиеся трубы, заросшие травой лужайки. Подъехав к коттеджу, который служил целью моего путешествия, я убедилась, что он сохранился не лучше. Сад, в котором я играла ребенком, сплошь зарос кустарником, окна и двери были заколочены досками, так что я не могла ни войти в дом, ни даже заглянуть в него.
Обогнув дом, я уселась на ступеньках заднего крыльца. Пронзительное чувство разочарования и неприкаянности овладело мною. Не могу сказать, какого рода находки и открытия я рассчитывала совершить, знаю лишь, что надеялась — они помогут мне обрести связь с прошлым. До слуха моего доносился шум реки, несущей свои воды по огромным черным камням. А может, это шумел разгуливающий в долине ветер. Еще не успело стемнеть, и я решила пройтись до реки.
«Мина, Мина, Вильгельмина, волосы черны как ночь!»
Вокруг не было ни души, однако хор девичьих голосов донесся до меня с поразительной отчетливостью. Голоса эти были мне знакомы. Я слышала их прежде.
«Мина, Мина, Вильгельмина, изумрудные глаза!»
Голоса доносились со всех сторон, словно невидимые певицы водили вокруг меня хоровод. Понимая всю тщетность подобных усилий, я вертелась на месте, пытаясь их разглядеть. Оступившись, я потеряла равновесие, неловко взмахнула в воздухе руками и упала. Точнее, не упала, а полетела куда-то в бесконечной и непроглядной темноте.
Я хохотала и кружилась в хороводе вместе со своими подругами. Наверное, мы пригласили их на чай, решила я, увидев на столе маленькие чашки и блюдо с пирожными. Обычно, сидя за этим столом, я играла со своими игрушками. Мое зеленое шерстяное платье своей скромностью и простотой разительно отличалось от нарядов других девочек. На них были платья удивительно насыщенного рубинового оттенка, украшенные драгоценными камнями, и в этих ярких нарядах они походили на стаю светлячков. Волосы у меня были черные, цвета воронова крыла, а у всех прочих девочек — рыжевато-золотистые. Лучи солнца, пробиваясь сквозь завесу туч, неизменно скрывающих небо Ирландии, играли на лицах моих маленьких подруг, и их потрясающе нежная кожа казалась почти прозрачной.
Взявшись за руки, мы пели и водили хоровод до тех пор, пока у меня не закружилась голова. «Мина, Мина, Вильгельмина!» — распевали мои подруги. Это бесконечное повторение моего собственного имени невероятно веселило меня, так веселило, что я с хохотом упала на землю. Три других девочки, смеясь, протянули мне руки. Они хотели вновь затащить меня в хоровод, но я слишком устала и запыхалась, чтобы танцевать. Пока я лежала на траве, пытаясь отдышаться, мои подруги выпили весь чай и исчезли. Неожиданно я увидела склоненное надо мной лицо матери. Я спросила, куда исчезли девочки, и на лицо матери набежала тень досады.
— Ты одна играла в саду, Мина, — отрезала она. — Откуда у тебя эта скверная привычка вечно что-то выдумывать? Ты же знаешь, твои фантазии сердят отца. Тебе пора понять, что врать нехорошо.
— Я никогда не вру, — заявила я.
Мне трудно было смириться с обвинением матери. Я ведь и в самом деле только что кружилась, взявшись за руки с тремя другими девочками, слышала, как они поют, повторяя мое имя своими чистыми высокими голосами. У меня не было причин лгать, и я не понимала, на каком основании взрослые называют меня лгуньей.
— Мне придется тебя наказать, — заявила мать. — Будешь стоять на коленях в углу до тех пор, пока не вернется отец.
Мать схватила меня за руку и потащила в дом. Там мне пришлось встать на колени лицом к стене. Сердце мое тревожно сжималось, ибо я знала, что отец, вернувшись домой, непременно задаст мне трепку. За окном сгустились сумерки, а я все стояла в углу, изнывая от боли в коленях. Наконец мать сжалилась надо мной и позвала меня ужинать. Отец до сих пор не вернулся, и это обстоятельство заставляло мать обеспокоенно хмуриться. Когда мы, сидя за столом, ели остывшую похлебку, мать сверлила меня обвиняющим взглядом.
— Отец старается как можно реже бывать дома, потому что не хочет видеть свою дочь — ведьму, — заявила она. — Если ты не изменишься, он оставит нас.
Картины прошлого потухли перед моим мысленным взором. Очнувшись, я обнаружила, что лежу на влажной земле, свернувшись калачиком. Мне было холодно, конечности мои затекли, и я не представляла, что делать теперь. Некоторое время я не двигалась, ожидая, что в воздухе вновь зазвенят девичьи голоса. Но тишину нарушал лишь отдаленный шум реки. Быть может, небольшая прогулка поможет мне преодолеть царивший в душе сумбур, подумала я. Быть может, глядя на стремительные воды реки, я почувствую, что они уносят прочь тягостные воспоминания.
К счастью, на мне был подходящий для пеших прогулок наряд — толстая шерстяная юбка и крепкие ботинки высотой до щиколоток. Я решительно двинулась по заросшей тропе, по которой часто ходила в детстве. Юбка моя зацепилась за куст чертополоха, и нагнувшись, чтобы освободить ее, я увидела маленькую рыжую лисицу — интуиция подсказала мне, что это именно лисица, а не лис, — с любопытством смотревшую на меня. Неожиданно для себя я вступила с лисицей в разговор, объяснив ей, что вовсе не заблудилась и не нуждаюсь в провожатой. Она повернулась и скрылась в зарослях, взмахнув на прощание пушистым рыжим хвостом. Березы и дубы, старые, с поломанными ветвями и дуплистыми стволами, теснились вдоль тропы. Солнце уже садилось, и я ускорила шаг, понимая, что должна вернуться до наступления темноты.
