Изображения начали подниматься от предмета, фильм о хозяйке сережки перетекал по руке, поступая в нее, слова и образы записывались в ее центральный процессор для дальнейшего использования. О да, предметы из металла были весьма полезны в быту, энергия их владельцев навечно оставалась между молекулами, ожидая, когда ее поглотит что-то иное.
Прежде чем закончить ритуал, она поддалась соблазну и добавила кое-что к миксу, пустячный толчок в нужном ей направлении. Даже не сравнится с тем, что она делала в предыдущих раундах.
Просто искусственное влечение.
Всего-то.
Открыв глаза, она уставилась на раскаленный до бела водоворот, словно торнадо поднявшийся над серебряным блюдцем… и потом он рассеялся, взаимодействие между объектами, обмен энергией завершился.
Ничего серьезного. А если Создатель захочет придраться к таким мелочам? Тогда ему тоже нужно к терапевту.
Девина откинулась назад, ощущая присутствие объектов, сущности душ смешивались, сохраняя при этом индивидуальные характеристики.
Как и вещи в ее стене.
Нахрен Джима Херона.
И нахрен саму игру, кстати говоря. Она нужна Создателю. Она уравновешивала Его мир… без нее? Рай потеряет свою значимость; в нем не будет нужды, если на земле воцарится утопия.
Зло необходимо.
К несчастью… как бы правдиво это ни звучало, война определит будущее.
Она по стольким причинам была подавлена: четыре раунда, а у нее всего одна победа.
Схватив свой айФон, она зашла в список контактов, набрала номер, и пока шли гудки, Девина умышленно смотрела на свои вещи, напоминая себе, сколько всего у нее было… и сколько ей терять.
– Вы позвонили Веронике Сиблинг-Краут, лицензированному психотерапевту. Пожалуйста, оставьте свое имя и сообщение, а также дважды продиктуйте контактный номер, по которому я смогу с вами связаться. Хорошего дня.
Бип.
– Вероника, привет, это Девина. Можно провести сеанс в самое ближайшее время? Я собираюсь… – Ее голос сорвался. – Я собираюсь принять сложное решение, и мне нужна помощь. Мой номер…
Продиктовав цифры дважды, хотя женщина, без сомнений, поставила ее номер на быстрый дозвон, Девина повесила трубку, закрыла глаза и собралась с духом.
Это будет самым сложным из того, что она делала.
Не считая гребаного Джима Херона, разумеется.
Потому что в войне и при ее роли в ней, было чертовски сложно признавать… что она капитально влюбилась в него.
Еще одна причина, почему было так больно.
***
Дьюк вышел через парадный вход «Железной Маски» в девять пятьдесят одну, сел в грузовик и выехал на Северное шоссе. Спустя два съезда он срулил у квартирных массивов, удобно расположившихся справа от шоссе. С названиями вроде «Лэнтэн Виладж» (старая Колониальная[44] тема) и «Альпийские Дачи» (копия Гштаад[45] от руки некого олбанского[46] архитектора), эти поселения были хорошо оснащенными, но плотно утрамбованными конюшнями для молодых специалистов, которые только начали свои жизни работающих бездетных семей.
Ему ли не знать. Когда-то он жил здесь.
Повернув за указателем «Ферма ХантерБред», он на автопилоте вел грузовик по различным, названным в честь пород лошадей улицам с одинаковыми зданиями темно-зеленого и золотого цветов, с открытыми центральными лестничными площадками.
Одиннадцать-ноль-один по улице Аппалуза[47].
На каждую двух-трех комнатную квартиру приходилось по два места, и он припарковался рядом с пятилетним Фордом Таурис[48]. Он не потрудился закрыть машину, когда вышел из нее и пошел по дорожке. Вверх по лестнице, по две ступеньки за раз. По коридору, до противоположного конца. Последняя дверь слева.
Он постучал один раз, громко.
Женщина, открывшая дверь, все еще была в хирургической форме, ее темные волосы падали на плечи, взгляд, измотанный от, должно быть, очень длинного дня. Она откинула челку назад, и он уловил запах антибактериального мыла на основе хлорксиленола.
– Привет, – сказала она, отступая назад. – Хочешь войти?
Он пожал плечами, но вошел. Честно говоря, он вообще не хотел приходить сюда.
– Ты ел вечером? – спросила она.
Нет.
– Да.
– Я только села за «Лин Квизин»[49].
Когда она пересекла скудно обставленную гостиную, Дьюк достал из кармана конверт с пятью тысячами долларов наличкой. Некуда положить чертовы деньги… ни столика у двери, ни боковой стойки у потертого кожаного дивана, нет даже пуфика, на который можно было бы сложить гудящие после ухода за пациентами отделения интенсивной терапии ноги.
Будь все проклято, подумал он, последовав за ней в устеленную линолеумом зону для кухни, с круглым столом и четырьмя стульями.
Она вышла из-за кухонного гарнитура с черным пластиковым подносом, с чем-то горячим и стаканом бледного белого вина.
Она села и положила вилку из нержавеющей стали и бумажную салфетку слева от своего «блюда».
Но не приступила к еде. И не могла посмотреть на него… ничего нового.
– Держи, – сказал он, наклонившись и положив деньги на обитый стол.
Она уставилась на конверт, казалось, что она сейчас расплачется. Тоже ничего нового… также его не касалось.
– Я поеду…
– Он попал в беду, – пробормотала она, взяв вилку и воткнув в блюдо с кремом, которое только достала из холодильника и разогрела. – Все серьезно.
– В школе? – отстраненно спросил Дьюк.
Она кивнула.
– Его застукали за кражей ноутбука из компьютерного класса.
– Отстранили от занятий?
– На три дня… отправляют к психологу. Он с мамой, пока я не заберу его после работы… сейчас собираюсь туда. – Она покачала головой. – Я не знаю, как поговорить с ним. Он не слушает меня… словно вообще не слышит.
Дьюк запихал руки в карманы джинсов и прислонился к стене. Если она рассчитывает, что он заверит, что все будет нормально, то не дождется. Он такими глупостями не занимался.
Она положила вилку.
– Слушай. Мне не хочется просить тебя делать это…
Дьюк закрыл глаза и покачал головой. – Так не проси.
– … но ты можешь поговорить с ним? Чем старше он становится… тем сложнее с ним справиться.
– Почему ты решила, что он не положит на мои слова?
Когда его бывшая любовница посмотрела на него, ее взгляд был пустым.
– Потому что он боится тебя.
– А тебя не смущает такая тактика, – пробормотал он.
– Я просто не знаю, что еще сделать.
