– Дорогой, я дома, – сказала она своему новому жертвенному девственнику, который висел верх ногами над ванной у лифта.
Разумеется, он не ответил.
В своей предыдущей жизни, прежде чем он наконец-то начал приносить хоть какую-то пользу, он был компьютерным гиком… Боже, с хронической нехваткой девственников в современной Америке, она никогда так не радовалась технологиям: достаточно было лишь просмотреть раздел ИТ в «Желтых страницах»[40].
Но, даже с ним в качестве метафизической сигнализации, пугающее напряжение заставило ее ускориться на пути к дверям лифта. Было всего два выбора в плане этажей: «2» и «П», и, войдя внутрь, она нажала на последнее. Под аккомпанемент тишины она спускалась в открытое пространство подвала без окон. Дыхание застыло в легких, когда двери открылись…
– О, слава яйцам, – выдохнула она со смешком.
Все на месте. Коллекция часов ответила на ее приход, начав отсчитывать минуты и часы; многочисленные бюро выстроились сами по себе, шкафчики все еще хлопали от возвращения в нужное положение; ее бесчисленные ножи сейчас снова смотрели остриями на юг. И, самая важная ее вещь – самая бесценная, несмотря на ужасное, изношенное состояние – ее зеркало, там, где она его оставила, в дальнем углу.
Ну, там еще была развлекательная часть ее «спальной» зоны, кровать королевских размеров, туалетный столик с косметикой, полки одежды, обуви, шкафы сумок.
Когда она уходила, ее вещи разбивали установленный порядок, пространством овладевал полный беспорядок и хаос. Когда она возвращалась? Порядок восстанавливал сам себя.
Так же магнит притягивает металлическую стружку.
И, как и ее вещи вращались вокруг нее, так и ее тянуло к ним. Ее величайший страх, по крайней мере, на Земле, – что однажды она вернется сюда и что-нибудь пропадет. Или все сразу. Или какая-то часть.
Когда ритм ее сердца восстановился, и она сняла шубу, Девина прошла между рядами, сформированными бюро. Выборочно остановившись, она открыла верхний ящик стола Хепплуайт[41], купленного у его создателя в 1801 году. Внутри лежали очки той эпохи, тонкие ручки изогнуты, старое круглое стекло поблескивало. Когда она прикоснулась к ним, энергия прежних хозяев потекла в ее пальцы, связывая ее с душами, которые она заполучила и сейчас держала в своей темнице.
Она знала каждого из этих грешников, своих деток, своих обожаемых избранных, которых она воспитывала посредством великой боли и унижения в своей стене, внизу.
Гребаный Джим Херон.
Этот чертов «спаситель» может стать ее погибелью... в прямом смысле слова. А так не должно было выйти. В начале этой войны на семь раундов она так надеялась на него, была так уверена, что его темная сторона, культивированная его профессией так долго, сослужит ей хорошую службу. Вместо этого? Этот ублюдок играл за другую команду.
И побеждал.
Если он выцарапает еще одну победу?
Переполненная эмоциями, Девина окинула взглядом свои коллекции, слезы подступили к глазам.
Если спаситель выиграет в Команде Ангелов, все это исчезнет, все ее вещи больше не будут существовать… хуже того, ее души тоже канут в лету. Все, что она копила веками? Развеется как дым.
Она тоже.
Гребаный Джим Херон.
На пути к своему туалетному столику Девина скинула норку на кровать, отодвинула изящный стул и села. Она одобрительно посмотрела на себя в овальное зеркало… но ей были ненавистны испытываемые сейчас чувства.
Для начала, она презирала тот факт, что существовала на свете женщина, которую Джим хотел так отчаянно, что мог пожертвовать победой ради нее. И она сама оказалась между молотом и наковальней – отдать что-то, принадлежавшее ей?
Когда такое вообще случалось?
Ну… черт, сейчас ей стоит запеть словами Тейлор Свифт: никогда, никогда, никогда…
Блин, ОКР было занозой и в хорошие дни. Столкнуться с потерей всего этого барахла в подвале? Достаточно, чтобы обеспечить гребаный сердечный приступ…
Облокотившись на столик, она была вынуждена открыть рот, чтобы сделать вдох.
– Ты бессмертная… бессмертная… незачем звонить 911.
Потому что, ради всего святого, невозможно реанимировать организм, который не существовал в медицинском понимании этого слова.
Хорошая логика. Но когда высокооктановая паника вспыхнула в ее венах, это разумно-рациональное полетело в помойку. Она смахнула волосы с лица дрожащей рукой, и попыталась вспомнить слова своего когнитивно-бихевиорального терапевта:
Это не убьет ее. Просто физические ощущения. Девина, вещи тут не причем… речь о попытке контролировать…
Дерьмо, что собственность не причем. И даже бессмертные могли умереть… она доказала это, убив два раунда назад Эдди, драгоценного напарника Эдриана.
– О, Боже, – простонала она, когда чувство отрыва отделило от ее среды, зрение пошло кругом, равновесие сместилось.
Победа в войне означала ее главенство на земле и всеми душами. Абсолютное. Но проигрыш?
От одной мысли ее тошнило.
Ставки не могли быть выше.
Гребаный Джим Херон…
– Не могу… дышать…
Великолепно. Похоже, на предстоящей неделе ее опять ждут целых три встречи с терапевтом. Может, даже четыре.
Заставляя себя сфокусироваться, она попыталась дышать глубоко, животом. Систематически напрягать мышцы бедер. Сказала себе, что испытывала этот всплеск адреналина миллионы раз и всегда выходила живой. Подумала о новой коллекции ЛВ[42] и том, что купит в Нью-Йорке, в флагманском бутике на Пятой…
В итоге, к реальности ее вернула сережка, которую она бы не надела даже под страхом смертной казни от хрустального кинжала.
Ракушка? Серьезно? В стиле гребаного Кейп Кода[43].
Женщина, носившая сережку, наверное, получила безвкусицу от бойфренда после выходных на пляже, долгих прогулок за ручки и секса в миссионерской позе в гостинице типа «завтрак и постель».
Скука.
Достав жалкую безделушку на четырнадцать карат, Девина миновала ряд из пяти флаконов «Коко» Шанель, и придвинула к себе низкое блюдце из блестящего серебряного сплава. Сережка подпрыгнула, когда ее бросили на тарелку, и короткое мгновение Девина хотела размолоть ее в пыль… просто потому, что могла. Вместо этого, она заговорила на своем родном языке, ее голос искажался, долгие «С» напоминали шипение змеи. Когда пришло время, она закрыла глаза и вытянула ладонь, заклинание набирало силу, жар нарастал.
Изображения начали подниматься от предмета, фильм о хозяйке сережки перетекал по руке, поступая в нее, слова и образы записывались в ее центральный процессор для дальнейшего использования. О да, предметы из металла были весьма полезны в быту, энергия их владельцев навечно оставалась между молекулами, ожидая, когда ее поглотит что-то иное.
