На кухне все так же пахло травами.
И мясом.
И корицей. Ванилью. Острыми специями. Еще чем-то странным…
– Ангрекум, – Анна поставила на ладонь крошечный горшочек с крошечным же растением. – Они пахнут по ночам. А этот и вовсе невозможно.
Цветок по сравнению с самим растением выглядел огромным.
– Если запах раздражает, я уберу.
– Не стоит.
Невероятная белизна его ослепляла. И… раздражала. Возникло вдруг желание схватить этот треклятый горшок и запустить им в стену, а потом пройтись по осколкам.
Глеб заставил себя отвлечься.
– Так что с тем местечком?
На плиту отправился чайник, а перед Глебом появилась доска, нож и кусок колбасы.
– Никто точно не мог сказать, с чего все началось. С мелочи… мелочи всегда и во всем виноваты. Но возник конфликт между двумя уважаемыми горожанами, который постепенно разрастался, – вишневая рукоять ножа легла по руке. И вновь же тьма зашептала, что не стоит тратить время на колбасу. Кровь куда питательней, ведь не даром то существо любило пить ее.
И Глебу поможет.
Всего-то стакан крови и он почувствует себя лучше. Уйдет головокружение, и слабость… ему нельзя быть слабым. Мало ли… вдруг толпа уже идет к его дому? Анна… испугается, конечно, но поймет. Она ведь понятливая.
И сочувствующая.
А Глебу нужно.
Он отправил в рот кусок колбасы. И заставил себя резать аккуратно, осторожно, тонкими полупрозрачными ломтиками, которые падали на доску.
– Племянник старосты был темным. Активным. Дар был слабеньким, поэтому обучили самым основам. Проклятье мог снять. Защиту поднять. Вывести мелкую нежить. Его уважали в городе, многие обращались за помощью. Он и помогал. Он долго держался в стороне от конфликта, надеясь, что тот сам собой утихнет.
Колбаса была соленой, как кровь.
И кровь определенно была бы лучше. Намного лучше.
– Но пошел один слух. Потом другой и третий… с каждым разом все гаже… знаешь, как бывает? Овца сдохла, темный виноват. Молоко скисло на жаре, так он же… иногда, конечно, с контролем беда, но это больше у детей. Взрослые справляются, особенно, если силы немного. Он давно там жил. И не верил, что добрые знакомые однажды придут к его дому. Двери подперли. Окна тоже. А после кинули огонь на крышу. Сгорел не только он, но и жена его, и ребенок… меня отправили проводить расследование. Трое получили петлю, еще дюжина человек отправилась на кафедру. А самое страшное, знаешь что?
– Нет, – она присела напротив и отобрала нож. – Дай сюда, пока пальцы себе не отрезал.
Ветчина.
И грудинка.
Вяленое мясо, щедро посыпанное красным перцем. Он оставался на пальцах Анны, но она будто и не замечала.
– Они все были убеждены, что поступают правильно, что избавили мир от зла… что если он ничего и не сделал, тот парень, то всенепременно сделает. Вопрос времени. А жена и ребенок… сами виновата. Она связалась не с тем. А дитя тоже могло стать магом, вот и… и такое время от времени происходит, то там…
– То тут, – Анна убрала нож. – Ешь. Я заварю тебе трав. А потом отправишься спать.
– Нет. Нельзя. Не сейчас. Мне бы пару часов… если хочешь, иди, я просто посижу в тишине.
Потому что скорбницы неплохо себя чувствуют в человеческих снах. Конечно, к здоровому человеку они не пробъются, но Глеб был далек от мысли, что он здоров.
– Тогда посидим вместе, – сказала Анна, убирая одну банку с травами, чтобы достать другую. – Но завтра ты покажешься целителю. И… в другом случае я бы уехала.
Анна с легкостью подняла чайник.
– Я вполне себе понимаю, что есть необходимость. И здравомыслия не чужда. Однако… боюсь, в Петергофе для меня куда как менее безопасно. И в любом ином месте. Правда, я весь день пыталась понять, кому и зачем убивать меня, но…
Глава 7
…не поняла.
Анна перебирала причины, одну за другой, придумывая вовсе невероятные, вроде той, где Никанор умирает, а она оказывается единственной его наследницей.
Но бывший муж был жив.
Весьма бодр.
И вряд ли поставил бы Анну вперед сыновей.
Да и вторая жена имелась, за чьей спиной держался тихий, но весьма древний род, который бы не позволил обидеть вдову.
– Моя бывшая свекровь – единственная, с кем мне не удалось поладить, – она устроилась напротив Глеба, стараясь не слишком смотреть на него. Но получалось плохо.
И Анна чувствовала, что краснеет.
Отворачивалась. Склонялась над кружкой, пряча лицо в пару, хоть как-то можно будет объяснить эту его красноту, и вновь смотрела, искоса, украдкой.
– Она с самого начала была не слишком мне рада, а уж после… когда появились деньги и Никанор стал их тратить на меня, эта нелюбовь стала явной.
…она звонила.
Изредка.
Поздравляла с Рождеством или вот с Пасхой, подробно и муторно выспрашивая о ее, Анны, здоровье. Советовала чудодейственные настои и жаловалась на Наину, которая никак не желала понять, что нужно уважать мать мужа. И в этих звонках чудилось не тень вежливости, от вежливости мать Никанора была весьма далека, но любопытство, желание узнать, сколько еще осталось Анне.
– Правда, сейчас она больше не любит Наину, чем меня. Да и убивать… к чему ждать столько лет? Не подумайте, Никанор мать не обижает. Он вообще очень обязательный. И содержит ее. И братьев своих. И двоюродных братьев. И про троюродных не забывает.
Поверх повязок проступили темные пятна.
И значит, растревоженные печати кровят. Надо что-то сделать, но Анна понятия не имеет, что именно делают в подобных случаях. Целитель… местный целитель избалован публикой. Он не любит выезжать по ночам и когда вызывают его неправильные люди.
Анна вот была неправильной.
Без титула, но с домом. И с деньгами, которые целитель принимал с видом таким, будто делает ей, Анне, одолжение.
– В прошлом году она пыталась свести меня с каким-то родственником… честно говоря, я не очень поняла, каким именно.
…дорогая, даже тебе не следует отказываться от простого женского счастья…
…умирать в одиночестве тяжело…
– Но вы отказали? – Глеб потемнел, и Анна ощутила его злость, почти как собственную. И протянув руку, коснулась.
– Естественно. Ему нужны были деньги. А у меня они есть. И если жениться на мне, а потом подождать, когда я умру… правда, я все еще надеюсь, что ждать придется долго…
…кровь была и на его руках.
Темные чешуйки прилипли к коже, и Глеб, кажется, этого не замечал. А вот руку Анны перехватил. И задышал ровнее, спокойней.
– Ей нет смысла убивать меня. Разве что… ее раздражают подарки, которые делает Никанор. Но она терпела столько лет, так отчего вдруг сейчас? Да и способ больно… извращенный. Поверьте, она не стала бы тратить дорогие конфеты на проклятье, обошлась бы чем попроще.
Анна коснулась светлых его волос.
И щеки.
Провела, ощущая под пальцами колючую щетину. Забрала кружку. И протянула руку. В голове шумело, будто от шампанского, хотя Анна не пила. Но близость мужчины, именно этого мужчины, будоражила.
Женщины не должны вести себя подобным образом. Женщинам положено проявлять терпение.
Смирение.
И ждать.
Но именно сегодня Анна не желала ждать.
Сегодня и сейчас. Как знать, сколько у нее осталось? В том числе и времени.
– Не дразни, – с легким упреком произнес Глеб. Только смотрел на нее… любуясь? Разве ею можно любоваться?
– Не дразню, – она все равно не убрала руку. И когда он перехватил ее. Поднес к губам. Коснулся. Горячее дыхание щекотало кожу.
– Наверное, мне лучше уйти, – шепнул он.
– Или остаться?
– Если ты хочешь.
Нет.
И да.
Наверное. Проклятье, почему вдруг простые вещи стали такими сложными?
– Хочу.
– Не пожалеешь? – Глеб смотрел снизу вверх, и от взгляда его кружилась голова.
Анна пожала плечами. Откуда ей знать, что будет завтра? В конце концов, не факт, что завтра вообще случится. Так к чему тратить время?
