…тьма улеглась.
Она была жадной. Она желала обнять.
Растворить.
Поглотить без остатка.
И эту белую кожу, на которой так легко оставались следы. Тьма требовала стереть их. И пропустить через пальцы тонкую прядь, удивляясь тому, до чего она бела. Тьма смотрела в светлые глаза и тянула силу, сама отдавая взамен, что было невозможно, ибо тьма не способна отдавать.
Или…
…в какой-то момент она просто отступила, позволив Глебу стать собой. Вот только он растерялся, потому что не помнил уже, когда и где был один.
– Все хорошо? – Анна вытянулась на постели, тонкая, длинная, словно сплетенная из шелковых лент.
– Все хорошо.
Она лежала на боку, нисколько не стесняясь своей наготы. И было в этом что-то до невозможности правильное.
– Тогда хорошо, если хорошо…
Ей шла улыбка.
И пряди, прилипшие к щеке. И пара шрамов, украсивших спину.
– Откуда?
Глеб дотянулся до ближайшего. Тот начинался под лопаткой и тянулся едва ли до поясницы.
– Проклятье, – она легла на спину, скрывая этот шрам. – Еще в самый первый раз, когда проклятье попытались вытащить, получилось… целитель сказал, что это индивидуальная реакция организма. Сначала были язвочки, потом…
Она прикусила губу.
А у Глеба появилось стойкое желание отыскать самоуверенного мальчишку, который взялся работать с живой плотью, не додумавшись изолировать ее от прямого воздействия. И ведь тьмой оперировал напрямую, если такая реакция.
– Заживало долго, шрамы остались… и открывались, когда… правда, не в последние годы. В последние стало легче. С какой-то стороны.
– А сейчас?
– Сейчас хорошо, – Анна села. – Даже… как-то слишком уж хорошо.
И Глеб согласился.
Ее правда.
Слишком уж…
– Знаешь, – Анна дотянулась до его волос. – Это странно, но… я снова чувствую себя живой.
…и не только она.
Домой Глеб вернулся на рассвете. Он остановился, прищурился, глядя как медленно вываливается налитой алым солнечный шар, как замирает ненадолго, словно опасаясь оторваться от земли, и ползет, ползет по блеклому небосводу. И тот наполняется цветами.
Красиво.
– Доброе утро, – этот голос заставил отвлечься от мыслей, слишком бестолковых для мужчины его лет и положения. – Вижу, вы тоже любите ранние прогулки.
– Доброе утро.
Олег приподнял шляпу и поклонился.
– Красиво, – сказал он, указав тростью на солнце. – И каждый раз по-своему… ныне солнце красное. Наша кухарка полагает, что это верный дурной знак и выставляет на порог ведро с водой, желая отвести беду. Я едва не споткнулся об это ведро. И главное, разговаривать с этой женщиной бесполезно. Кивает, соглашается, а потом делает по-своему.
Солнце поднималось.
Небо наливалось алым, в котором и вправду чудилось что-то донельзя тревожное.
– А вы дурного не видите? – поинтересовался Глеб для поддержания беседы.
– Я вижу лишь интереснейшее атмосферное явление, – Олег опустил руки на трость. – Не желаете ли пройтись? Признаться, мне редко случается встретить кого-то утром. Люди предпочитают спать. Люди вообще в массе своей довольно ленивые и бестолковые создания. И музыку слушать не способны.
– Отчего же?
На нем был светлый костюм для прогулок, с которым несколько дисгармонировали темные, почти черные ботинки. Ботинки поскрипывали.
Трость постукивала о камни мостовой, и звук раздражал.
– Не знаю, быть может, так было задумано Господом, желавшим разделить свое стадо на овец и пастырей. Овцам надлежит пастись и жиреть, оттого и не приучены они думать, оттого и сама возможность думать пугает их. И спешат они защититься, выдумывая всякие глупости вроде примет или обрядов, напрочь лишенных здравого смысла. Надеюсь, вас не оскорбляют мои речи?
– Нисколько.
– Один из матушкиных знакомых полагает, будто я чересчур… поспешен в своих выводах. И дело отнюдь не в нежелании, но в тех возможностях, которые выпадают на долю каждого. Одному суждено появиться на свет в семье простого крестьянина, другому судьба определяет купеческую стезю, третий же…
Олег остановился у изгороди и ткнул в нее тростью.
– Ваша работа?
– Моя, – не стал отрицать Глеб.
– Интересное плетение… плотное весьма. И полагаю, взломать его непросто?
– Непросто.
– Матушка совершенно обезумела с этими слухами. И вроде бы здравомыслящая женщина, но поди ж ты… наслушалась сплетен, вбила себе в голову, что дом наш плохо защищен.
Олег разглядывал защитный полог с явным интересом.
– Я убеждал ее, что бояться нечего. Кто бы ни был убийца, вряд ли он рискнет сунуться в наше поместье. До этого он явно выбирал жертвы из тех, что попроще… что и логично.
– Чем же?
Розы отползли от изгороди, а вот плющ обвил тонкие прутья ограды, растянул зеленые плети, спеша укрыть темный металл пышною листвой. И выглядел он довольным этакой близостью к темной силе.
– Тем, что примитивный разум легче обмануть. Втереться в доверие. Или купить. Овцы не способны адекватно оценить опасность. За что и страдают.
Олег попытался коснуться пелены, но плети пришли в движение, наполняясь силой. Надо будет сегодня проверить накопители, что-то подсказывало, что лишним это не будет.
– И вам не жаль тех девушек?
– А вам? – Олег повернулся. – Ходят слухи, что их смерть далеко не случайна…
– И вы…
– Не имею обыкновения верить слухам. Разум подсказывает, что, пожелай вы избавиться от кого-то, этого человека просто-напросто не нашли бы. А весь этот балаган со свечами и снятою кожей…
– Снятой кожей?
– Об этом шепчутся горничные. Впрочем, и они невеликого ума. Стало быть, без кожи?
– Прошу прощения, но…
– Понимаю, следствие идет. И мешать не собираюсь. Что до жалости, то глупо жалеть овец, единственное предназначение которых питать пастырей. Вы, как действующий мастер, должны понимать, что смерть – это вполне естественный итог жизни, и жалеть кого-то лишь потому, что он умер, по меньшей мере странно. Вам нравится Ольга?
– Простите?
Уж больно резкой получилась смена темы.
– Моя сестра. Она несколько легкомысленна, но молода, здорова и хороша собой. Особым умом, правда, не отличается, однако при всем том из нее получится вполне годная супруга.
– Годная для чего?
Пожатие плечами.
И трость вновь касается камней, на сей раз нежно, трепетно даже.
– Сами решите. В свое время ей не хватило твердой руки, к сожалению, отец и дед слишком многое ей позволяли, что не могло не остаться вовсе без последствий.
– Ваша сестра мне не интересна.
– К слову, она не испытывает тех предубеждений перед людьми с даром, подобным вашему, которыми страдают большинство половозрелых девиц.
– И жениться я не собираюсь.
…наверное.
…жениться было бы неразумно. И нынешняя ночь никого ни к чему не обязывает. Она просто была и только. А что тьма дремала, утомленная человеческими страстями, так… случается.
– У нее весьма приличное приданое.
– Нет.
– Жаль, – без тени жалости произнес Олег. – К слову… вы, как понимаю, преуспели больше моего?
– В чем?
Олег указал тростью на дом, укрытый пледом из листвы.
– Она показалась мне любопытной. Стоящей внимания. Простовата, конечно, и манеры далеки от совершенства. Однако при всем том есть в ней что-то такое… манящее. Признаться, я рассчитывал на небольшой роман.
Захотелось сломать ему нос.
Вот просто так, без предупреждения. Без словесных поединков и благородных дуэлей, исключительно простонародно. И тьма заворочалась. Она не собиралась отдавать то, что уже считала своим.
– Здесь тоскливо. Беда почти всех небольших городков. Заняться совершенно нечем. Пустые люди. Пустые сплетни. Матушка выезжает куда-то, но… все смотрят на тебя, как на диковинку. А уж местные девицы и вовсе спят да видят, как бы половчей окрутить тебя. То есть, меня, – Олег передернул плечами. – Их ужимки отвратительны. И поэтому я предпочитаю женщин, которые у которых, скажем так, не возникают в голове матримониальные планы.
