И в этот момент Арбэт Алмос опомнился.
Он подошёл к отцу и, схватив за плечо, заставил развернуться и заговорил:
— Кто вы? Назовите своё имя.
В глазах мужчины вспыхнуло не просто раздражение, но гнев. Однако, увидев одеяния Алмоса, он ответил со всей возможной вежливостью:
— Зебе Льессум. К вашим услугам, господин.
— Я Арбэт Алмос из Изумрудного дома. Оракул сказал, что у моего сына есть пара, назначенная звёздами. Я должен был дожидаться знака на Дворе Смерти сегодня, именно в этот час. Полагаю, это и был знак…
— Это невозможно, — ошарашенно проговорил Льессум. — Ваш сын, ваш первенец — второй господин Изумрудного дома, моя дочь не пара ему…
— Такова воля богов и моя, — твёрдо произнёс Алмос.
Альда слышала эту историю множество раз: в пересказе матери, отца, а чаще всего самого Арбэта Алмоса. Сначала он хотел взять маленькую Альду в свой дом, чтобы та получила достойное невесты Гаэлара Алмоса воспитание, но Льессумы воспротивились. Тогда Алмос поставил другое условие: девочка будет приходить в его дом для занятий не менее двух раз в неделю, а Льессумы не будут учить её своему ремеслу. Разумеется, он имел в виду не ремесло кожевников. Льессумы служили не одному только Небесному дому, но и другим высоким домам правого берега; первому господину, конечно же, было известно, чем на самом деле занималась эта семья, и его отец в прошлом часто прибегал к услугам убийц. Льессумы выполнили своё обещание не полностью: они не учили Альду убивать, но считали, что даже жене второго господина Изумрудного дома пригодятся сильные и ловкие руки и ноги, внимательность, чуткий слух и умение обращаться с луком и кинжалом.
Альда посмотрела на восток — там, далеко, на другом берегу реки, но выше всех крыш и куполов поднимался уступами в небо шпиль Изумрудного дома.
Когда-то она была там частой гостьей, и каждый раз, когда даже случайно замечала его громаду в просветах меж других домов, сердце её наполнялось радостью. В раннем детстве она редко видела Гаэлара: тот постоянно был на уроках — детей с магическими способностями начинали обучать очень рано и трудится им приходилось по много часов в день, — а жаркие месяцы вместе с матерью проводил в загородных поместьях.
Принцесса Матьяса не испытывала большой любви к маленькой невесте своего сына; тогда Альда не понимала причин неприязни, думала, что что-то делает неправильно и изо всех старалась понравиться этой темноглазой, остролицей и болезненно хрупкой женщине, естественно, безуспешно. Будь Альда даже самым совершенным созданием на свете, для принцессы она всё равно оставалась девчонкой низкого происхождения, дочерью кожевников, недостойной даже мизинца её сына. Она убила бы Альду, если бы могла, но в Изумрудном доме у принцессы не было власти. Кроме древнего и славного происхождения Матьяса не обладала ничем: ни колдовскими способностями, ни властью, ни умом, ни хитростью, ни сильным характером, ни хотя бы красотой. Хотя насчёт последнего кто-то мог бы и поспорить. Принцесса не была красавицей, но было в её лице, его подвижных чертах нечто притягательное, заметное не с первого мгновения, но впоследствие очаровывающее многих мужчин. Матьяса понимала это и поэтому, в отличие от прочих богатых женщин, одевалась просто, без пышности, чтобы не дать ярким украшениям затмить свою неброскую красоту. Единственным исключением были серьги в виде золотых полумесяцев, в выемках которых, точно в корзинках, покоились звёзды из драгоценных камней, все — разного цвета. Похожий полумесяц с россыпью звёзд над ним был изображён на флагах королевского дома Карталя, так что эти серьги были напоминанием о высоком происхождении Матьясы, к тому же, как она сама говорила, приносили ей удачу.
Эти же серьги были на принцессе Матьясе и в день смерти — и удачи они ей не принесли. Золото расплавилось, превратившись в два бесформенных комка, а камни почти все выжили, лишь некоторые помутнели или поменяли цвет.
Альда помнила, как Безумный Шкезе привёз с Ангубского нагорья сосуд с серым прахом и изуродованные останки серёг третьему господину Изумрудного дома, мальчику семи лет, в тот день ставшему первым господином.
Тот мальчик не смог стать достойным преемником своего отца. При нём Изумрудный дом утратил влияние, и сейчас люди смотрели на ступенчатый шпиль скорее с жалостью. Некогда великий дом захирел и стал прибежищем неудачников, слабых колдунов, которым не на что больше рассчитывать. Даже Безумный Шкезе ушёл и перебрался под крылышко Дзоддиви…
Вспомнил ли он, увидев Альду, кем она была раньше?
Вспомнил ли, как рассёк ей кожу чуть выше запястья и подставил плоскую серебряную чашу, чтобы собрать полившуюся кровь?
Её лицо было совсем не таким, как сейчас: округлым, мягким и нежным. Годы учёбы и убийств изменили его и ожесточили, сделали черты резкими, тонкими и опасными.
Когда-то она тоже была невестой… Но очень, очень давно. Её назначенному звёздами жениху Гаэлару было двенадцать, когда он и его родители погибли, а Альде не исполнилось и девяти. В тот день судьба её переменилась: она потеряла лучшего друга, которого любила всем своим маленьким детским сердцем, не стало больше занятий с учителями, изучения музыки и поэзии, а дядя Микас сказал, что ей пора вернуться к тому, для чего она на самом деле рождена — выслеживать жертву и отнимать жизнь.
Чуть позднее мать отвела Альду к оракулу, чтобы спросить, что происходит с теми, кто потерял свою назначенную звёздами пару. Оракул посмотрел на них удивлённо, словно не понимал вопроса — а потом взгляд снова стал блуждающим, бессмысленным, смотрящим не вовне, а куда-то внутрь, совсем как у Безумного Шкезе.
— Ничего не происходит, дитя, — сказал он, — ничего. Свою пару невозможно потерять. Это не то, что теряешь или находишь. Это судьба.
***
Побродив ещё по рынку — на каждом углу её преследовали разговоры об убитом сыне купца, — Альда вернулась в гостиницу и поднялась в свою комнату.
На клочке бумажки она нарисовала угольком две человеческие фигуры: одну лицом к себе, другую — спиной. На них она отметила все места, в которых она касалась Эстоса Вилвира. Она и так помнила их все, потому что была приучена рассчитывать лишь на свою память, не оставлять никаких записей, но воспоминания о смерти Гаэлара подействовали на неё угнетающе.
Первый господин Изумрудного дома Арбэт Алмос был сильнейшим колдуном, однако и он, и его жена, и драгоценный первенец превратились в горстки серой соли… Если она допустит промах и погибнет, довершить начатое придётся её семье — дяде или двоюродным братьям и сёстрам, может быть, Тервелу. Поэтому ей нужно записать всё, что сумела узнать, — чтобы их шансы убить колдуна были выше.
Альда осмотрела ту стену, в которой было окно, и под самым потолком, там, где крепилась балка, заметила узкую щель. Подставив стул, Альда протолкнула туда бумажку. Если с ней что-то случится, семья обязательно обыщет её последнее жилище в поисках таких вот подсказок. Так было заведено.
Больше делать было нечего, только дожидаться часа, когда солнце двинется к закату и в нижнем зале начнут собираться гости.
Она нашла бы столько полезных занятий, если бы была дома… Или могла пойти бы на Двор Смерти и продолжать искать в их книгах упоминания про странную болезнь. Она уже провела несколько часов в библиотеке, но ничего похожего не нашла. Жрец, с которым она говорила, сказал, что это больше похоже на последствия проклятия, но какого именно, ему неизвестно.
— Их существует неисчислимое множество, а людская злоба такова, что каждый день придумываются новые.
Альда пришла в нижний зал «Кошачьего сердца» одной из первых и поэтому заняла удобно стоявший столик. Он находился в небольшой нише, но, если сесть правильно, оттуда было видно большую часть зала и каждого новоприбывшего, что входил через главную дверь.
Народ прибывал, и Альда слышала, что говорят всё больше о страшном несчастье, обрушившемся на дом купца Кайры. Тот уже объявил награду в триста золотых, если кто сумеет указать убийцу.
