трех языках, читаю на двух и разбираюсь в основах лекарского дела. Если бы не работорговцы…
Дед офицер, а отец простой канонир? Рой скривился. В душе медленно разгоралась злость. Она держит его за идиота? Вроде не дурочка, могла придумать историю получше.
— Забудь свою сказку про рабство, — грубо посоветовал он. — Слезливая история еще годится, чтобы разжалобить жюри присяжных, но ты вроде пока никого не убила. Дело будет рассматривать судья Эфферсон, а он не похож на идиота. И смазливое личико не поможет. Лучшее, что ты можешь для себя сделать — чистосердечно покаяться. Получишь пару лет каторги, после выхода отдашь долги мадам Глэдис и свободна.
Ее глаза сверкнули жгучей яростью.
— Я не лгу! Корабль, на котором меня привезли в Арс, назывался “Корунд”. Имя боцмана — Морас.
— Ну, допустим, — протянул Рой, сам не понимая почему не уходит. Почему остается в камере, продолжает разговор, терпит наглое поведение уличной девки. — Итак, злые работорговцы снарядили целый корабль, чтобы выкрасть тебя из родного дома и доставить на другой континет? Страшно представить, сколько пришлось заплатить мадам Глэдис, чтобы окупить эти траты.
— Кроме меня, там было еще три десятка женщин! И я уверена — полные трюмы контрабанды!
— И где все эти женщины? Они, разумеется, подтвердят твою версию?
— Я не знаю куда их продали. Возможно, после Арса корабль отправился дальше.
— Как удобно.
Даяна выпрямилась, скрестила руки на груди.
— Я благодарю вас за участие в моей судьбе, лорд Фицбрук, — голос сочился ядом, но слова звучали безукоризненно вежливо. — Вы очень помогли. Не смею больше отнимать ваше время.
И указала на выход.
Рой онемел на мгновение. Эта… эта шлюха, наркоманка, воровка просто выставляла его за дверь! Как нашкодившего щенка?!
Первым порывом было объявить, что он никуда не уйдет и посмотреть, что она сделает, но с ним лорд Фицбрук справился быстро. Детский сад. Вторым — отобрать “Уложение о наказаниях” — тоже глупость. Поступок обиженного юнца.
Девчонка вроде бы не дура, непонятно чего добивается своей ложью. Впрочем, Джеймс не раз уже повторял, что шлюхи не ценят хорошего отношения. Чуть проявишь слабину и норовят разжалобить слезливыми историями, сесть на шею.
Чего он так вцепился в эту девку? Скука? Любопытство? Попытка сбежать от воспоминаний?
Пусть делает что пожелает.
Рой кивнул и не прощаясь вышел.
Глава 8. Суд идет
— Встать! Суд идет.
Суд идет уже несколько часов, мое разбирательство стоит в очереди между тяжбой двух купцов о поставке испорченного зерна и делом нерадивого работника, поджегшего склад в отместку за увольнение. Разделение гражданского и уголовного права? Нет, не слышали.
Зал забит народом — в основном зеваки или такие же бедолаги, ожидающие своей очереди, но есть и пара журналистов. Судья лыс и толст и откровенно утомлен, день катится к закату. На круглом лице читается, что дяде все осточертело, хочется домой, к вечернему виски и стейку. Он поторапливает адвокатов, грубо обрывая их при малейшем намеке на пламенную речь.
Мне адвоката, разумеется, не полагается. И прошение представлять собственные интересы в суде у меня не приняли. Полицейские просто отказались подшивать его к делу. Кажется, это месть за того мерзавца-охранника. Слухи расходятся быстро, другие полицаи уже в крусе, что из-за меня “бедного мальчика” временно отстранили от должности с перспективой потери работы.
Я надеялась, что лорд-Физрук поможет разобраться с этой проблемой, но он больше не приходит.
Обиделся.
Стискиваю сжатую в руках папку и отгоняю дурные предчувствия. У меня все получится! Я смогу!
А даже если нет, в “фею” не вернусь, пусть хоть казнят.
— Слушается дело “Вольный город Арс против Даяны Кови”.
Встаю на подгибающихся ногах и иду к скамье подсудимого. Напротив, рядом с обвинителем маячит рожа Бурджаса. Любитель “веселых феечек” скалится, в его глазах обещание всех мук ада.
Обвинитель встает и открывает рот, чтобы обрадовать общественность списком моих преступлений, но я успеваю первой.
— Ваша честь, почтенный суд. Согласно подпункту номер шесть, закона “О защите” выдвигаю прошение выступать собственным адвокатом.
Встаю и с поклоном протягиваю бумагу секретарю. Тот кривится и смотрит на нее, как на дохлую крысу, не торопясь брать в руки.
— Протестую! — взвивается обвинитель. — В отсутствии лицензии…
— “...ответчик имеет право защищать себя самостоятельно”, — цитирую я по памяти, потрясая “уложением”. — Вам зачитать полный текст? Стыдно не знать законов, это же ваша работа.
Обвинитель багровеет от возмущения. Отлично, теперь у него еще и личная причина выбить для меня максимально жесткий приговор.
Я просто само обаяние, не так ли?
Но судья опускает деревянный молоток на стол.
— Принимается.
Секретарь нехотя берет прошение. Теперь у меня тоже есть право протестовать. Обрывать обвинение при слишком явных инсинуациях, подавать прошения и апелляции. И я им воспользуюсь, можете не сомневаться!
Вот прямо сейчас и воспользуюсь.
— Протестую! Личность обвиняемой не имеет отношения к делу, — прерываю я обличительную речь о моих гнусных моральных качествах. — А работницы веселых домов тоже платят налоги и не должны подвергаться преследованию из-за своей деятельности.
У обвинителя отвисает челюсть. По залу пробегают смешки, которые перерастают в хохот. Ну да, я и не ждала, что концепция равных прав для “ночных феечек” встретит тут понимание. Проституция в Эндалии легализована и пользуется немалым спросом, но презирается всеми, от преступников и нищих до знати.
Судья издает смешок.
— Отклоняется. Продолжайте.
Приходится слушать какая я плохая-нехорошая. По национальности обвинитель тоже проходится. И по пристрастию к хашиме.
Краткий смысл речи сводится к: “Понаехали тут всякие. Работать не хотят, только ноги раздвигать. Сбивают наших мужчин с пути истинного, грабят-воруют, принимают наркотики и никакой управы на них нет. Где же наши духовные скрепы, когда же мы дадим отпор этой жадной саранче?”
Толпа встречает речь одобрительным гулом, а в конце разражается восторженными аплодисментами. Журналисты в первом ряду оживленно строчат. На запах скандала подтягиваются новые слушатели, в зале уже битком.
Даже если выберусь из передряги, мне не жить в этом городе.
Судья зевает. Его все достало, а впереди еще дело поджигателя.
— Быстрее, — поторапливает он обвинителя. — К сути.
Тот переходит к сути. Нападение. Причинение тяжких телесных уважаемому члену магистрата. Похищение денег в особо крупном размере.
При озвучивании похищенной суммы зал возмущенно гудит, а у меня в животе скручивается ледяной комок. Даже если перевести монетки из связки в либры и приплюсовать к купюрам
