не сразу наводит порядок.
— Тишина в зале! — рычит судья. И смотрит на меня насупленным взглядом. Да, мне определенно удалось его разбудить, вырвать из сонной усталости. Теперь он раздражен и зол.
— Ты обвинила солидных уважаемых людей безо всяких доказательств.
— К сожалению, их нет у меня, ваша честь. Сбором доказательств должна заниматься полиция, но она предпочитает ловить беглых рабынь.
Не смогла удержаться от подколки. Фицбрук раздражено выпускает воздух сквозь сжатые зубы.
— Ваша честь, — снова подает голос обвинитель, — наказание до трех лет лишения свободы предусмотрено только при краже мелких и средних сумм. В нашем случае речь идет о грабеже в особо крупных размерах. И половину из полученных денег негодяйка уже успела припрятать!
— Все деньги, что я взяла у господина Бурджаса, были при мне во время ареста, — твердо отвечаю я. — За исключением двухсот пятидесяти ассов, которые я потратила на гостиницу и билет.
Он багровеет.
— Ты обвиняешь уважаемого члена магистрата во лжи?!
— Ну что вы. Должно быть, господин Бурджас просто обсчитался. Уверена, он найдет недостающие сто двадцать либров в своем особняке, если хорошенько поищет. В конце-концов, кто берет к проститутке деньги, которых хватит на покупку дома?
Смешки, издевательские выкрики. Да, тут я не ошиблась — большинство зрителей в глаза не видели таких денег. И зажравшийся чиновник, который шляется по борделям с суммой, сравнимой с годовым доходом небогатой семьи, уже не вызывает симпатии.
Зачем Бурджас лжет? Не похоже на месть в ответ на унижение. Да он сам себя унизил и ославил этим судебным разбирательством, как я бы не смогла никогда!
Значит, дело именно в либрах. Пытается утаить деньги от кого-то из семьи?
Судья снова колотит по столу, наводя тишину. Недобрый взгляд напоминает, что здесь не суд присяжных. Общественное мнение важно, но вторично, моя судьба зависит от решения вот этого рыхлого человека в черной мантии.
А он устал и хочет домой.
— Это мое право! — подает голос возмущенный Бурджас. — В тот день я продал склад с ворванью и хотел отпраздновать хорошую сделку. На беду обмолвился при девке о своей удаче.
— Не было такого! — вскакиваю я. От возмущения перехватывает горло. — Он разбудил меня оплеухой и сразу же начал орать…
— Кому вы верите?! — перебивает меня обвинитель, патетически обводя зал рукой. — Уважаемому члену магистрата или шлюхе, пристрастившейся к дурному зелью.
— Я эти деньги заработал, а не украл,— достоинством добавляет Бурджас, и шерсть на его бакенбардах воинственно топорщится. — Любой, кто умеет трудиться мог бы быть на моем месте.
Зал свистит и гогочет. Мысль что любой при должном старании может получить две сотни либров приятно греет самолюбие горожан. Чувствую, как неотвратимо теряю инициативу и симпатию толпы.
Но главный человек сейчас в зале — это судья. А он смотрит на меня и молчит, уже не пытаясь угомонить зрителей. По круглому лицу непонятно какие мысли бродят под этим черепом.
— Защита закончила свою речь?
— Да, ваша честь.
— Хорошо.
Три удара молотком, какие-то особенно торжественные и громкие.
— Встать! Суд вынес решение.
Встаю, сжимая повлажневшие ладони в кулаки. На кону моя жизнь.
— Суд вольного города Арс вынес решение — виновна.
Зал приветствует эти слова восторженными криками. Сердце падает, но я еще держусь. Вина может быть разной. Многое зависит от того признают ли за мной эти несуществующие либры.
Но следующие слова судьи уничтожают последнюю надежду.
— Даяна Кови виновна в нападении на мирного жителя, причинении телесных повреждений и похищении ста двадцати либров. С учетом всех озвученных обстоятельств суд приговаривает подсудимую к десяти годам каторги. Половина выручки, начисленной за ее труд, будет перечисляться в городской муниципалитет, вторая половина на счет господина Бурджаса, в качестве компенсации.
Внутри все обрывается. С силой жмурю глаза, чтобы не плакать.
Десять лет...
Ладно, переживу, справлюсь. И на каторге как-то существуют. Через десять лет Даяне будет двадцать девять — вся жизнь впереди. А с учетом того, что у нее волшебный народец в дальних предках, я проживу долго. Не меньше трехсот лет.
Лишь бы выбраться.
Пытаюсь вспомнить все, что знаю о пенитенциарной системе Эндалии. Тюрем в нашем понимании тут нет, только камеры предварительного заключения. Приговоры так или иначе сводятся к принудительным работам — фактически то же рабство, но на временной основе, позволяющее “выплатить долг обществу”.
Какие работы? Разные. Мне, уроженке двадцать первого века воображение при слове “каторжник” подсовывает бородатого немытого мужика в колодках, который убивается где-то “во глубине сибирских руд”. Но из рассказов Роя Фицбрука я знаю, что это не так. Каторжники трудятся на обычных заводах и мануфактурах, иногда их выкупают у государства богатые горожане, чтобы взять в качестве личной прислуги.
Звучит невесело, но уж точно лучше, чем рабыней в борделе. Хотя долговое обязательство в двести либров перед мадам Глэдис с меня тоже никто не снимал.
Но с ним я разберусь позже, надо решать проблемы по мере поступления.
Открываю глаза. Вовремя — обвинитель как раз заканчивает шушукаться с Бурджасом и подает голос:
— Ваша честь, потерпевший оформил прошение, — в руках прокурора словно по волшебству появляется бумага, явно подготовленная заранее. — Он готов выкупить долг Даяны Кови перед обществом и взять преступницу в личное услужение.
— Клянусь, что сделаю все, чтобы исправить это заблудшее дитя, — самодовольно добавляет Бурджас.
От ненависти и страха у меня темнеет в глазах.
— Нет! — вырывается отчаянный крик.
— Да, — он довольно скалится. — Ты еще станешь у меня достойным членом общества, грязная шлюшка.
— Пожалуйста, ваша честь! — как ни стараюсь сдерживаться, голос дрожит. — Что угодно, пусть будет любая, самая грязная работа! Только не это… вы не можете продать меня этому мерзавцу!
Взгляд мечется по толпе в поисках поддержки, но натыкается лишь на довольные и злорадные лица. Зал не на моей стороне. Суд вынес справедливое решение, шлюха получила по заслугам. А неудобную речь о равнодушии можно забыть — кто же прислушивается к словам уличной девки.
Среди довольных и злорадных лиц натыкаюсь на сосредоточенное и мрачное.
Нет, лорд-чистоплюй совсем не рад приговору.
— Господин Фицбрук! Милорд!
Он подается вперед, явно собираясь вмешаться, но в этот миг в первом ряду поднимается фигура, завернутая в серый балахон. Звучный баритон перекрывает все звуки в зале.
— Ваша честь, Орден Искупления желает выкупить преступницу. Завтра
