мысль прочь, продолжая изучать отснятый материал.
Наконец-то кое-что бросается мне в глаза.
Посетитель слишком долго задерживается в задней части кафе. Он делает вид, что рассматривает вывески над стойкой, но его взгляд следует за работниками.
Сначала он наблюдает за Эйприл, пока она стоит у кассы. Затем его взгляд переключается на Скайлар, которая занята раскладыванием кондитерских изделий.
Он находится там добрых десять минут.
Эйприл поднимает голову и что-то говорит ему, но он качает головой, и она отходит в заднюю часть.
Именно тогда он подходит к стойке и разговаривает со Скайлар.
Я рычу, наблюдая за их взаимодействием.
Проходит почти десять гребаных минут, прежде чем он решает, что он хочет заказать, и за это время Эйприл уходит, и остаются только Скайлар и другой Омега.
Кафе было уже закрыто.
Мое внутреннее чутье подсказывает мне, что с ним что-то не так.
Он оставался там слишком долго по какой-то причине.
Это была последняя покупка за день, и я могу найти цифровой чек в отчетах о продажах кафе за эту дату.
Джон Бриггс.
Требуются некоторые поиски, но я нахожу Джона Бриггса в округе.
Он безработный, но его последней работой была больница.
Записи о задержании нет. Один штраф за неправильную парковку.
Это должно быть прекрасно. Это должно быть все, что нужно.
Но я пересматриваю отснятый материал, а он просто выглядит… отстраненным. Он слишком долго наблюдает за Эйприл.
И когда он возвращается к Скайлар, одаривая ее ухмылкой, мне хочется выпрыгнуть из-за ширмы и наброситься на него.
Я годами так не доверял своей интуиции. Я не утруждал себя этим.
Я узнал, что в догадках обычно есть зерно истины, и я намерен выяснить все, что смогу.
Быстрый поиск по документам о собственности показывает, что ему принадлежит дом в Айлтоне.
Но есть еще отдельный участок земли в округе в трех часах езды отсюда, который, согласно акту, был куплен год назад.
Я барабаню пальцами по столешнице.
Мои инстинкты кричат мне, когда я пересматриваю запись из кафе.
Мне нужно нанести визит Джону Бриггсу.
СКАЙЛАР
Я больна.
Сначала я думаю, что это из-за того, что содержится в еде, которую мне дает Джон, но дело не только в этом.
Это абстинентный синдром отмены.1
Я испытала это только однажды — когда поехала с Тэмми и Эйприл в Мексику и забыла взять с собой таблетки.
Я подумала, что было бы неплохо прожить неделю без них, пока не начались озноб и ночная потливость.
Эйприл чуть не влепила мне подзатыльник и не потащила в аптеку.
Но на этот раз все по-другому.
Это ударяет сильнее.
Я уверена, что у меня жар. Моя спина взмокла от пота, но я замерзаю.
Насколько я знаю, вы не можете умереть от отмены подавляющих препаратов.
Но лихорадка определенно может убить меня.
Я теряю всякое представление о времени.
Когда Джон заходит в ванную, он с грохотом ставит поднос с едой на столешницу и практически падает на колени, чтобы посмотреть на меня.
Но я не хочу видеть его лицо. Я не хочу, чтобы на меня смотрели эти безумные, расширенные зрачки.
— Что случилось? — спрашивает он, приподнимая мой подбородок.
Я закрываю глаза.
Нет смысла говорить ему. Он не даст мне подавляющих средств.
Моя кровь, очевидно, слишком ценна без нее, и если он зависим от O , как я думаю, он не посмеет повлиять на эффективность формулы.
Тогда, похоже, я умру от лихорадки.
Тогда он больше не получит свой драгоценный наркотик.
Я хихикаю.
— Хэй. — Легкий шлепок по моему лицу, и я открываю глаза. — Эй, эй, просыпайся. Не засыпай.
Я тяжело сглатываю. — Я не сплю, — выпаливаю я. — У меня болит голова.
Его рука касается моего лба, и я вздрагиваю от прикосновения. — О, черт. О черт, — шепчет он. — Что тебе нужно? Что я могу сделать?
Я заливаюсь смехом и переворачиваюсь на бок. — Идиот, ты мог бы отвезти меня в больницу, — шиплю я. — И сдаться полиции.
Он долгое время молчит, и я готовлюсь к его возмездию.
Вместо этого он выбегает из комнаты.
Я издаю стон, услышав, как он хлопает дверью в спальню.
У меня болит голова.
Мне холодно.
Я уже наполовину засыпаю, когда он переворачивает меня на спину и заставляет сесть. Он сует мне в руку таблетку.
— Возьми это, — приказывает он, и я, моргая, смотрю на это.
Аспирин.
Не подавляющие средства.
Но я кладу его в рот, а он протягивает мне чашку с водой, и я проглатываю все это целиком.
— Тебе нужно гнездышко, — заявляет он, когда я ставлю чашку на стол.
Я недоверчиво смотрю на него. — Что? — Спрашиваю я, неуверенная, правильно ли я его расслышала.
— Гнездышко. Я могу тебе его соорудить. И тогда ты почувствуешь себя лучше. — Он звучит таким уверенным в себе, довольным, что понял, что со мной не так.
Есть миллион вопросов к тому, что он сказал, но я не могу подобрать слов, и у меня отвисает челюсть.
Он продолжает, прислоняясь к раковине. — Я могу принести тебе одеяла и свою грязную одежду, потому что они пахнут мной. Я могу приготовить тебе одеяло, и с тобой все будет в порядке.
— Я… — последнее, что мне сейчас нужно, — это гнездо. У меня нет ни малейшего желания иметь его.
Также…
Ты не Альфа! Мне хочется кричать. Насколько он бредовый? Поддельный одеколон с феромонами мне ничего не даст.
Но у меня раскалывается голова, и мне так, так холодно.
— Никакого гнезда, — стону я. — Одеяла, пожалуйста.
— Но я могу устроить отличное гнездышко, — настаивает он. — Я могу устроить для тебя самое лучшее гнездышко, обещаю. Я могу…
Я быстро проползаю несколько футов до туалета и вытираюсь насухо, сплевывая желчь.
По крайней мере, это заставляет его замолчать. Он выбегает из комнаты, пока меня тошнит от того, что еще осталось в моем желудке.
И когда я лежу на полу, прижимаясь лбом к прохладному кафелю, я знаю, что добром это не кончится.
Аспирин не помогает.
Ничего не помогает.
Джон превратил потрепанный матрас в то, что он называет “гнездышком” — простыню и одеяло, покрытые заплесневелым серым стеганым одеялом и кучей своих белых нижних рубашек. Они пропитаны его одеколоном с феромонами.
Он даже добавил подушку.
Я даже не спорю, когда он поднимает меня на руки, цепь гремит, когда он кладет меня на матрас и укрывает одеялом, доказательство моего заточения торчит из-под одеял и соединяется с шестом в углу комнаты.
Я чувствую, как он тянет за цепочку, когда закрываю глаза, затем его большой палец поглаживает мою лодыжку.
— Не надо, —
