плотным покровом. Оттуда тянуло совершенно невозможным запахом. Это было что-то тухлое, резкое, вызывающее тошноту. Роар зашёл.
— Не ходи, подожди здесь, — Милена уставилась на Элгора, который обошёл её и сначала зашёл в дверь, но застыл на пороге, а потом развернулся назад к белой ведьме.
— Вы ошалели что ли? — зарычала изнутри проёма Хэла.
Голос был совершенно неестественный, грудной, она пела таким, когда нужно было в песне нагнетать обстановку.
— Я по вашему что должна с вами теперь со всеми делать? — возмутилась женщина. — Элгор и ты? Кого ещё притащили? Я же сказала — всем уйти вон!
Хэла вылетела на улицу, как ураган, потом уставилась на Милену.
— И ты? Серьёзно?
Что можно было ответить?
— И я, — кивнула девушка.
Чёрная ведьма явно выругалась про себя, потом посмотрела куда-то в сторону.
— Томика, тащи все чистые тряпки, какие найдёшь, а ещё три чистые простыни.
Потом Хэла перевела взгляд на сидящую возле стены и плачущую Миту. Милена так и не поняла, как кухарка оказалась здесь, ведь она должна была по идее выйти вместе с ними за пределы двора. Чёрная ведьма присела перед ней и положила руки на колени.
— Сейчас полегчает, — ласково сказала она.
Мита подняла на неё заплаканный взгляд.
— Хэла, хорошая моя, спаси Эку, прошу тебя, она же… ей нельзя умирать, — кухарка заикалась, плача, — у неё же детки, ты же знаешь. Хэла-а-а-а-а!
И Мита уткнулась лицом в руки ведьмы.
— Мне нужна вода, сможешь принести? — всё так же ласково спросила та.
— Да, — закивала женщина, хотя Мила подумала, что в таком состоянии сложно собраться и делать хоть что-то.
— Хорошо, неси, — с этими словами Хэла встала и вернулась в темноту жуткого дверного проёма.
С несколько секунд, как показалось Миле, они стояли с Элгором в полнейшей тишине и смотрели в никуда. А потом из проёма показались Роар и феран. Они несли окровавленную простынь. В ней лежала совершенно измученная, смертельно бледная женщина. Но даже в таком состоянии можно было сказать, что женщина эта невероятно красивая. У неё были яркие привлекательные черты лица — брови, глаза, даже губы, сейчас потерявшие свой обычный цвет. Волосы цвета воронова крыла.
— Милка, ну-ка иди сюда, — рявкнула Хэла и девушка подняла на неё полный непонимания взгляд. — Сколько можно звать-то?
Хэла была взвинчена до предела, она стояла подбоченившись уже у другой двери. Тьмы там было намного меньше. Женщину занесли внутрь. Милена и Элгор проследовали туда же.
Это было что-то вроде общей комнаты — камин, диваны, огромный обеденный стол со стульями, потолочные люстры размером со слона. Комната была огромной, потолок был белый, по верхней границе потолка были оконные проёмы в которые сейчас проникал розовый свет Тэраф, но было светло. И если бы не обстоятельства при которых они сейчас все тут находились, то Милена сказала бы, что это невообразимо красиво, романтично и всё такое, но сейчас розовый цвет был зловещим и напоминал, какую-то кровавую дымку.
А потом по потолку начала сочиться эта мерзкая чёрная масса. Милене было странно, что эта чернота есть, а в комнате всё равно так же светло как и до того, как она сюда начала проникать. Она обернулась и увидела как тени тянутся из-под закрытой входной двери.
Женщину положили на обеденный стол и теперь Милена увидела, что та беременна. Стало страшно до обморока.
— Эка, милая моя, послушай, детка лежит поперёк, — обратилась к ней Хэла. — Я попробую развернуть, но какой стороной не знаю. Как получится. Надеюсь головой и тогда всё пройдёт хорошо, но если ножками… ну что делать, значит ножками.
Женщина замотала головой.
— Не могу, не могу, — прошептала она, совсем неслышно, обречённо, протянула руку к стоящему у её головы ферану. — Рэтар, прошу тебя позаботься о детях, я не смогу. Не смогу…
— Глупости оставь, — отрезала Хэла, а потом обратилась к мужчинам, — достопочтенные, раз уж припёрлись, давайте работайте — Роар держи эту ногу, Элгор другую. А вы, достопочтенный феран, саму мамку держите.
Чёрная ведьма огляделась.
— Томика тряпку ей в зубы. Милка сюда иди и вот тут руку держи, — и Хэла указала куда-то в район солнечного сплетения. — Где горе-повитуха?
Только сейчас белая ведьма заметила, что помимо роженицы, ферана, митара, бронара, Миты, Томики и двух ведьм, в комнате была ещё девочка, на вид лет пятнадцати, а может шестнадцати. Лицо у неё было испуганное и потерянное.
— Давай-ка, дорогуша, в себя приходи, — обратилась к ней чёрная ведьма. — А то я конечно много чего могу, но не всё, уж не обессудь поработать!
А потом началось что-то одновременно жуткое и прекрасное в своей чудесной основе. Милена вообще никогда не могла представить себе, что роды это так страшно. Так невообразимо уничтожающе пугающее. Отвратительное и прекрасное.
Как вообще это так происходит?
Не верилось и даже сознание отказывалось принять и понять происходившее.
Хэла подошла к одному из принесенных вёдер с водой, нагнулась к нему и кажется заговорила. Потому что когда она вернулась от неё пахло спиртом, а это значит, что ведьма хоть так хотела обеззаразить свои руки перед тем как, Милена не могла поверить, засунула руку внутрь несчастной женщины. Та взвыла. Мужчины прижали её к столу. Хэла была сосредоточена и казалось точно знает, что делает. Она что-то бормотала себе под нос и выглядела совершенно безумной. Потом она вытащила руку, всю в крови и тяжело вздохнув заговорила, обращаясь к роженице.
— Эка, сейчас сделаю, чтобы была схватка. И надо будет выталкивать со всей силы, потому что в два раза нельзя, надо сразу родить, понимаешь? Она маленькая, слабая очень, время вышло совсем. Слышишь меня, Эка?
Та кивнула, совсем невнятно, промычала что-то в тряпку перекрученную жгутом, что была вставлена между зубов.
Милена стояла и держала руку, не понимая зачем она тут стоит. Что вообще тут делает. Чувствовала себя невероятно бесполезной. И паника крутила её ураганом — больше всего на свете хотелось убежать отсюда без оглядки.
Хэла тем временем взяла Эку за талию и закрыла глаза. Всего через мгновение роженица застонала, а потом начала рычать. Феран, митар и бронар так и держали женщину прижатой к столу.
Элгору повезло меньше всех. Он был в первом ряду жуткого представления, в отличии от Роара, которому удалось встать так, чтобы можно было смотреть в другую от происходящего действия сторону. Бронар видел всё и Милена видела, как лицо его меняется словно кадры на кинопленке: отвращение, ужас, боль, сожаление, потом удивление и какой-то странный триумф, и снова отвращение и страх.
На руке Хэлы
