Что ж, ты должна хотя бы знать, у кого и что спрашивать, Реджина! Должна.
Ты должна быть милосердной.
Эта мне шептала мама, пока меня съедал жар и безумие от установленной связи со стаей. Это она повторяла каждый раз, когда я взрывалась в гневе от ошибок собственных соплеменников. Это она шептала, лёжа в реанимации, иссушённая долгой болезнью и так и не сумевшая оправиться от смерти отца.
Ты должна быть милосердной… Ты должна быть…
Ты должна!
Я медленно моргнула, отняв руки от лица и уставившись вглубь коридора невидящим взглядом. Чувствуя, как по щекам текут горячие, горькие слёзы. А в голове гулким, болезненным эхом стучат чужие слова, когда-то ставшие для меня неоспоримыми постулатами. Тяжёлыми, толстыми цепями, впившимися в кожу, оставившими следы на сердце и в душе и превратившие меня в номинальную фигуру, парадное знамя власти. И только разорвав их, избавившись от этих оков, я научилась дышать.
Я стала свободной, я повзрослела.
Появившаяся перед носом кружка с чаем заставила поморщиться от яркого, насыщенного аромата химии, с кислотным привкусом на языке. Михаил присел на корточки, протягивая мне надколотую чашку со смешным тигренком на белом, круглом боку. Огромный, пугающий своим отрешённо-спокойным лицом, блондин выглядел до отвращения чуждым в полумраке узкой прихожей этого дома.
Чуждым и единственным настоящим.
- Спасибо, - хрипло выдохнула, обхватив чашку руками и делая первый глоток. Вот так, даже не потрудившись размешать сахар, вязкими каплями стекающий по губам.
- Время, - спокойно откликнулся медведь, постучав пальцами по запястью, стянутому тонкими, кожаными ремешками. – Не стоит провоцировать этого… - тут Михаил криво усмехнулся и почти нежно, нарочито громко протянул. – Медвежо-о-онка.
- Его мать родом из Норвегии, - я хмыкнула, делая ещё один глоток чая. И без зазрения совести впитывала исходящие от старшего сородича силу, уверенность, тепло.
Чувствуя, как острые когти вины и боли разжимают свою смертельную хватку и я, наконец-то, могу снова держать себя в руках. Ровно настолько, чтобы встретиться со своей стаей в последний раз.
- Пожалуй, от её предков он не взял ничего, кроме заносчивости и непомерного самолюбия, - Михаил поднялся и протянул мне ладонь.
Такой выверенный, совершенно уместный и точно бескорыстный жест помощи приятно согрел душу. И я ни секунду не колебалась, вкладывая свои подрагивающие пальцы в широкую, горячую лапищу представителя Совета.
Легко вздёрнувшего меня на ноги так, словно я и не весила ничего ровным счётом.
- Пожалуй… - желание встать на защиту члена стаи вспыхнуло внезапно и так же внезапно исчезло, сменившись пониманием, что блондин прав. – Пожалуй, я с тобой соглашусь… И нам действительно не стоит его нервировать лишний раз. Идём.
Мой кабинет располагался на втором этаже. Чтобы дойти до него, нужно было пересечь гостиную и подняться по резной, деревянной лестнице. Простой, выученный до последней трещинки в половицах, маршрут не должен был занять много времени. И я упрямо шагала вперёд, не обращая внимания на сшибающий с ног запах пота, похоти и секса, пропитавший все вокруг.
Он был везде. Душным шлейфом тянулся по всему второму этажу, забивал нос и будоражил инстинкты. Он оставлял после себя ощущение брезгливого недоумения и презрения к тому, кто это сотворил. И переступая через обрывок простыни, валявшийся на пороге моего кабинета, я поймала себя на том, что испытываю двоякие чувства.
Я понимаю эту звериную потребность пометить свою территорию, оставить повсюду свой след, свой запах. Но это… Это…
- Омерзительно, - пробасил Михаил, ногой отпихнув останки чьего-то кружевного белья, валявшиеся посреди ковра.
- Да, - подцепив когтем кресло, придвинутое к столу, я отшвырнула его в сторону, стараясь не смотреть на белёсые потёки на чёрной коже. Испытывая непреодолимое желание достать из гаража пару канистр с бензином и спалить здесь всё к чёртовой матери.
И плевать, кто при этом пострадает.
Ежедневник нашёлся в самом нижнем ящике стола. Вместе с ключом от сейфа, пачкой смятых, залитых кофе бумаг и следами от острых когтей. Пристроив стопку макулатуры на край стола, я раскрыла записную книжку и принялась листать страницы в поисках оного единственного номера. Тут же набирая его на экране телефона и нетерпеливо постукивая ногой в ожидании ответа.
Трубку взяли после десятого гудка, когда я уже потеряла надежду на ответ. Тихий, сонный голос выдал недружелюбное бурчание, явно обозначенное как приветствие и, душераздирающе зевнув, наконец, внятно озвучил:
- Торн слушает. И я очень, просто очень надеюсь, что это звонит шикарная длинноногая блондинка, которая мне только что снилась. Остальные причины не считаю уважительными для побудки в столь ранний час в мой законный выходной.
Глава 20
«Мы верзвери. Люди никогда не смогут понять и принять наши законы, наши повадки, наши традиции. Но это не значит, что мы не должны держать с ними связь. Люди… Они напоминают нам о нашей человечности».
Эти слова отца я запомнила слишком хорошо. Как и негласный приказ быть терпимой в отношении людей, деловых партнёров стаи или просто наёмных рабочих. В конце концов, это банальный вопрос выживания. Сколько нас, верзверей, по всему миру? Сотны тысяч, может быть две?
А людей?
Тихо фыркнула, слушая бурчание Торна в трубку. Отец был хорошим вожаком. Он прекрасно понимал, что стоит лишь высунуть нос, лишь хоть на минутку поставить под сомнения собственную лояльность, на нас начнётся охота. И будь мы хоть трижды сильнее, быстрее, обладай хоть какой регенерацией и живучестью…
Нас истребят. Стоит только дать легальный повод.
- Максимилиан, - наконец, тихо рыкнула, обрывая возмущения этого профессионального балабола. Иногда я всерьёз сомневаюсь, что он действительно успешный, уважаемый юрист и человек, способный решить любую проблему одним щелчком пальцев.
Ровно до того момента, пока не увижу его в деле.
Максимилиану Торну было почти тридцать пять. Он был высок, жилист и просто непрошибаемо оптимистичен и галантен. Настолько, что вцепиться когтями в горло хотелось после первых пяти минут знакомства. А ещё он умел быть жестким, почти жестоким, редко шёл на компромиссы и доводил дело до конца. Всегда.
Пожалуй, за это я могла простить ему способность вывести меня из себя парой острых, едких фраз.
- Я так понимаю, ты звонишь исключительно по делу… - Торн едва слышно хмыкнул. Его голос по-прежнему звучал непринуждённо и легко. – И явно по срочному.
- Да, - разгладив листы бумаги, выуженные из ящика, я бегло просмотрела пару абзацев и едва заметно поморщилась. – Мне нужен договор, Макс. О передаче прав собственности и… О закреплении обязательств. И документы на усыновление, но это не так срочно, как первые два пункта.
С минуту в трубке царила тяжёлая, вязкая тишина. Торн о чём-то задумался, оглушительно громко щёлкая колпачком ручки. Я могла бы поклясться, что он устроился в кресле за рабочим столом и бездумно уставился на морской пейзаж, висевший прямо над входной дверью в его кабинет.
А в голове у Макса складываются и рассыпаются варианты действий, причины, что могли меня сподвигнуть на такую просьбу, и последствия оной для него самого.
- Я всё же не буду спрашивать, что случилось. Дела стаи меня не касаются… Ну, те что происходят внутри неё так точно, - мужчина заговорил снова, размеренно и спокойно. Едва заметно растягивая слова и осторожно подбирая формулировки, он продолжил. – Права распоряжаться счетами и собственностью передать не проблема. Могу выслать стандартный договор, тебе останется только указать нужные реквизиты сторон и поставить подпись. Нужно будет, правда, вывести твой вклад в трастовый фонд стаи… Этим я займусь прямо сейчас, если ты согласна. Доверенность на проведение таких операций у меня есть. А какие именно обязательства ты хочешь закрепить?
Вопрос был вполне обычным, я бы даже сказала логичным. Но почему-то вслух озвучивать собственное решение было страшно. Знаете, как будто пока ты держишь глаза закрытыми – всё хорошо, всё в порядке. Ровно до того момента, пока ты не «откроешь» глаза…
