зашагала наверх, к остальным. Я еще раз внимательно ее рассмотрел. И чего Тай в ней нашел? Плечи острые, ноги тонкие, и на макушке рыжий хвост, который раскачивался от каждого шага из стороны в сторону. Туда-сюда, туда-сюда. Ни дать ни взять, ну точно морковка. Я прыснул со смеху.
А дальше? Видимо, мне все же придется вытащить из себя эту отвратительную историю, чтобы не забыть.
Пару раз сверкнула молния. Поднялся ветер, и начал собираться дождь. В этом, в общем-то, весь Эдмундс. Дождь, туман и озера. Озера и придурки ученики, которые слишком громко смеются. Так громко, что услышал фермерский сторож.
Сначала со стороны поля донесся неясный шум, на который никто не обратил внимание. И только когда раздались тяжёлые шаги и скрипнула дверь, парни сорвались в поле, а Виола замерла наверху, застыв в нерешительности. Она была похожа на загнанного зверька, и я не мог не помочь ей. В конце концов, я же ее туда отправил.
— Уходи! Беги, как они, чего стоишь? — бросила она, уверенно подняв подбородок. Хотя глаза ее кричали обратное.
Я оглянулся, шаги стали громче. А потом, вместо того, чтобы уйти, протянул руки кверху: — Я обещаю, что смогу тебя поймать!
В тот момент я был готов сказать что угодно, лишь бы заставить ее спрыгнуть с того клятого настила. И она поверила мне.
А потом я подставился.
Убегать было слишком поздно. Так что мы попрятались в высокой траве, и когда сторож почти подобрался к Виоле, я встал, взяв всю вину на себя.
До сих пор не могу понять, зачем сделал это. Может, во всем виновато воспоминание о том, как она рыдала в коридоре после того поцелуя.
Не знаю.
Это было спонтанное решение.
Когда мне было семь, а Джессу тринадцать, родители возили нас в Норвегию на горнолыжную базу. Разбегаясь и делая сальто, Джесс нырял с парапета в огромные сугробы, что навалило за ночь. Когда наступила моя очередь, я застыл у края. Именно тогда брат сказал мне: «Не думай! Забей на все! Вот что помогает решиться на последний шаг. Ты просто отталкиваешься и прыгаешь, не думая о том, что произойдет дальше, не беспокоясь о последствиях».
И находясь там, на поле среди желтеющей травы, я просто «прыгнул».
«Приземлился» же у широкой дубовой двери, где золотыми буквами была вытравлена надпись: «Полковник Фрэнк Максфилд».
Снова. Второй раз за месяц.
Комендант распахнул прямо перед моим носом дверь, чуть не хлестанув полотном по лицу, и толкнул внутрь. Я подавил приступ паники и сглотнул.
Дверь позади закрылась.
— Николас Лавант, — медленно произнес полковник и уставился на меня из-за своего стола. Я вытянулся по стойке смирно. — Дурная слава летит впереди тебя.
Я почувствовал, как от его тона волосы на затылке встают дыбом.
— Позовите Джесса, — по телефону приказал полковник и, не говоря больше ни слова, уставился в бумаги. А я так и стоял, не шевелясь. Через десять минут брат вошел в кабинет.
Джесс казался равнодушным, но я-то знал: внутри он кипел. Его руки, выпрямленные по швам, напряглись так, что при желании можно было пересчитать все выпирающие синие вены.
— Я привык видеть фамилию Лавант исключительно в наградных листах. — Максфилд выдержал паузу, словно давая мне возможность переварить сказанное им заявление. Впившись в бока ногтями, я молчал. — Надеюсь, Ник, ты понимаешь, что уронил не только репутацию этого учебного заведения, но и своей семьи.
Я выдержал его взгляд, уставившись полковнику прямо в глаза, надеясь, что он не истолковывал это как своеволие. Максфилд подался чуть вперед, опираясь локтями о стол, между его бровями прорезалась заметная морщина.
— Учитывая заслуги твоего брата и твои личные успехи, я готов забыть об этом инциденте, если ты назовешь мне имена тех, кто был на поле. Виновные должны понести наказание.
Я не произнёс ни слова. Не разгадав моего молчания, он продолжил:
— Сержант Мур видел, как из казармы выходило не меньше семи человек. Лица он не рассмотрел, но мне-то точно известно, что по одиночке здесь никто никуда не ходит.
— Я был один, сэр, — спокойно произнес я. На этот раз желания дерзить не возникло.
Полковник перевел взгляд на Джесса, а потом смерил меня леденящим взором.
— Николас, — обратился он практически по-отечески, — мне прекрасно известно, что с тобой было еще минимум шестеро ребят. Поэтому давай ты не будешь тратить мое время и назовешь имена.
— Я уже сказал, сэр. Я был один, — уверенно повторил я.
И без того сощуренные глаза Максфилда превратились в узкие щелки.
— Джесс, поговори с ним сам, может, тебя он послушает. Я вернусь через пять минут.
Полковник подхватил со стола кожаную папку с торчащими из нее бумагами и вышел за дверь. Я посмотрел снизу-вверх на брата и тихо спросил:
— Насколько будет плохо?
— Прилично, — ответил он. — Подумай, стоит ли оно того.
Не желая быть еще и им отчитанным, я уперся взглядом в окно. Заморосил мелкий дождь. Джесс не произнес в мой адрес ни слова упрека, понимал, наверное. Хотя поддержки я не услышал тоже. Максфилд же вернулся быстрее, чем я ожидал.
— Ну что решили, Джесс?
Брат молча покачал головой.
— Хорошо, Николас. Как скажешь, — полковник бросил документы на стол. — Хотелось бы мне знать, что творится в твоей голове и почему ты так отчаянно защищаешь тех, кто этого явно не достоин.
Вопрос застал меня врасплох. Признаться честно, я сам не знал на него ответа. Но даже если бы знал, полковник Максфилд был бы последним человеком, перед которым хотелось душу выворачивать.
— Ответь только на один вопрос, — напоследок поинтересовался он. — Зачем ты полез туда?
Ответ всплыл в голове моментально. Казалось, более незатейливой и убедительной лжи и придумать было невозможно.
— Рисовал, — ответил я, чуть улыбнувшись. — Оттуда красивый вид открывается.
Воцарилась тишина. Очень, очень нехорошая тишина. Джесс прикрыл глаза, запрокинул голову и, сжав
