курильницей появился дымок, отчетливо запахло ладаном. И я чуть не расхохоталась, настолько неуместен был этот запах в подвале рядом с телом, окруженным «бесовскими», как сказали бы некоторые, символами. И выражение лица у меня, наверное, стало соответствующим, потому что профессор тут же пояснил:
– На самом деле это вовсе не нужно. – Он отставил курильницу в сторону. – Пыль в глаза, не более. Но пренебрегать не советую.
– Чтобы произвести впечатление? – поинтересовался рыжий, который ранее рта не раскрывал.
– Именно, – тонко улыбнулся профессор. – На тех, кто путает простоту и примитив…
Я чихнула, заглушив окончание фразы. Ойкнув, чихнула снова. Похоже, у этого тела еще и аллергия на ладан. Винсент хмыкнул, затушил курильницу. Невесть откуда по помещению пронесся ветер, унося с собой запах.
– Начнете сами практиковать, подберете что-то свое. Сандал, например. Если начнете, конечно.
Спасибо, подбодрил так подбодрил! Только я начала успокаиваться.
– А теперь попробуйте влить силу в символы.
– Как именно? – поинтересовалась я.
– Все ощущают и представляют это по-разному. Пока не попытаетесь – не поймете.
Влить… я попробовала представить, будто эти символы не нарисованы, а вырезаны в дереве, и туман вливается в углубления. Ничего. Я отчетливо видела, чувствовала тот фиолетовый туман, что совсем недавно мне удалось превратить в светильник, но подчиняться он отказался. Напитать? Словно мелок – это губка? Снова мимо.
– Я же говорил, девке нечего здесь делать, – прошипели за спиной.
Да чтоб тебя! Как ты сам не отравился от той концентрации яда, что в тебе собрана?! Стоп! Концентрация. Нет, не так. Концентрация – это для растворенного вещества. А влага из тумана конденсируется. Да. Словно капли оседают, собираются вместе и…
Символы засветились, а в следующий миг труп сел и открыл глаза.
Я ойкнула и, само собой, упустила силу. Да что такое, никак не могу привыкнуть, что в этом мире покойники не лежат себе смирно, а очень даже активны! Ведь вроде бы именно этого и добивалась, старалась, и на тебе!
– Девка, – фыркнул белобрысый.
– Да, в первый раз это всегда кажется неожиданностью. – Винсент вдруг одобрительно улыбнулся, и я, как дурочка, расплылась в ответной улыбке. – В следующий раз обязательно удержите.
Все тщательно вырисованные символы исчезли. Я мысленно выругалась, предвкушая еще один урок чистописания, а потом до меня дошло. Получилось! У меня снова получилось! Значит, чудеса все-таки бывают, и мне по-прежнему везет. В следующий раз действительно удержу, уже зная не только чего ждать, но и как это будет выглядеть.
Хорошо бы дорогое мироздание отсыпало мне еще немного везения, не отправив в лапы инквизиции. Но это уже будет зависеть не от меня.
В следующий миг меня накрыло. На плечи словно разом сбросили мешок с песком. Задрожали колени, закружилась голова, и засосало под ложечкой, будто я не ела по крайней мере полдня. Кажется, я пошатнулась.
– Привыкнете, – снова улыбнулся профессор, придержав меня за локоть, и я забыла и про инквизицию, и про белобрысого, на миг показалось, что могу горы свернуть. – Для таких усилий тоже нужна тренировка. Андреас, вы следующий.
Андреасом оказался рыжий. Он так же, как и я, упустил силу, едва тело поднялось. А вот коренастый – Томас – сумел и поднять, и удержать.
– Спрашивайте, – велел профессор.
– Что именно?
– Попробуйте сообразить самостоятельно.
Я мысленно посочувствовала коренастому. Если ему так же трудно удерживать силу, как и мне, то одновременно думать о том, какие вопросы задать – все равно что жонглировать десятком мячиков, сидя на одноколесном велосипеде. Немудрено, что парень замешкался.
– Ты повесился сам?
– Нет, – проскрипел мертвец.
Пожалуй, мне бы сейчас не помешала нашатырка. Не успела привыкнуть к нездоровой активности покойников, так они еще и говорят. Стоп, а как он вообще говорит? Чтобы появился звук, воздух должен пройти сквозь голосовые складки, а какой воздух, если мертвец не дышит? Захотелось поднять руку и спросить, и я едва удержала этот порыв. Поймала на себе внимательный взгляд профессора. Глазами дырку во мне провертеть собрался, что ли? Как бы то ни было, этот пристальный взгляд взбодрил, прогнав мысли о нашатырке.
– Ты знаешь тех, кто тебя повесил?
– Нет.
Томас помедлил, будто собираясь с мыслями. На побелевшем лбу выступила испарина.
– Тебя повесили?
– Нет.
– Жена нашла его утром, попробуйте расспросить о последнем вечере, – подсказал профессор.
– Когда ты вернулся домой, все было как обычно?
– Да.
Я мысленно покачала головой. Кто его знает, что «обычно», а что нет в изложении мертвого тела? О душе говорить не приходится: лицо покойника походило на бесстрастную маску, губы едва шевелились – непонятно зачем. Смысл артикулировать, если нет потока воздуха? Об этом спрашивать рано. В самом деле, пора давать обет молчания, чтобы хоть как-то удержать язык за зубами. Или уже поздно?
– Расскажи все по порядку.
– Я родился в три тысячи тридцать пятом году от сотворения мира…
Профессор подавил улыбку.
– Стоп! – сообразил коренастый. – Ты зашел домой. Что было дальше?
– Шапку на полку положил. Сапоги снял…
Похоже, мертвецы, как компьютерные программы, не умели отделять важное от неважного, точно следуя полученным указаниям. Мы выслушали, как покойный, будучи еще живым, «поучил» жену кулаками – «чтобы место свое знала и страх помнила», а потом еще раз, за недостаточно горячую похлебку. Нет, все-таки правильно я решила учиться. Не знаю, есть ли в университете телесные наказания, но хоть морду мне бить для профилактики, чтобы место знала, профессор не пытается. Дальше следовали подробности короткого и скучного, как по мне, вечера, проведенного у камина наедине с графином настойки.
– … проснулся среди ночи. Больше ничего.
– Что делал, когда ночью проснулся? – Коренастый пошатнулся, рыжий подхватил его под локоть.
– Ничего.
– Что чувствовал?
– Слюни текут. Нутро печет. Судорога скрутила.
– Дальше?
– Ничего.
– У настойки не было постороннего привкуса? – перехватил инициативу профессор, видя, что коренастый вот-вот свалится. – Кислого? Горького?
– Кислая, на барбарисе. Вроде чуть горчила, язык покалывало.
– Если ты спросил, почему новый привкус, что ответила жена?
– Добавила немного полыни, от тяжести в желудке.
– Отпускайте, – велел профессор.
Покойник рухнул, и почти одновременно с ним кулем осел коренастый, прямо на руки рыжему. Профессор подхватил Томаса под другую руку, повел к своему столу.
– Вы отлично справились. Приходите в себя, а мы продолжим.
Он вернулся к нам.
– Ну что, коллеги, покойный подтвердил, что о самоубийстве и не думал. К сожалению, к разгадке причин смерти нас это не продвинуло.
Я торопливо отвела глаза, встретившись с его пристальным взглядом.
– Инга, вы что-то хотите сказать?
– Нет, профессор.
Молчать, надо молчать. И потому что я и
