себя порой. Со всеми. Святых отцов тогда выставила. С бароном как с ровней. Пред строем ратников само очарованье. И перед дядей совершенно… не растерялась. А я вот да, к примеру. Немного.
– Ну я-то не сидела по лесам, – объяснила Лала. – Фей любят. Я всегда была любима. Все мне рады. И в наших краях, не только здесь у вас. Привычно быть в центре внимания. Я редкая фея, мой славный. Очень. Меня замечали даже среди других фей. К тому же здесь ни у кого нет власти надо мной. Кроме тебя.
– У меня есть власть над тобой? – развеселился он.
– Есть, – лукаво отозвалась Лала. – Откажешься обнять, и всё. И я не выдержу.
– Так я сам хочу. Сам себя наказывать?
Лала рассмеялась тихо.
– Ну, значит это у меня власть над тобой, – довольно произнесла она.
– Вот это в точку, – кивнул Рун.
***
Рун ещё нескоро ушёл. Они с Лалой некоторое время провели друг с другом. Затем Лала вызвалась помогать бабушке готовить. Ей увлекательны были нехитрые деревенские дела по хозяйству – и потому что в диковинку, и потому что помогать нравилось. Сияла всё время улыбкой, они с бабушкой говорили о чём-то, смеялись обе. Руну приятно было видеть эту тихую семейную идиллию. Сам он слазил в погреб, вспомнив, что бабуля просила почистить, оценил фронт работ. Частично перебрал овощи, нашёл сколько-то подгнивших, выбросил. Далее был завтрак. Люди уже не несли с самого утра подарки Лале, но бабушка теперь часто ходила по деревне, дарили ей днём, съестного было много. Те, кто знал голод, всегда рационально относятся к пище. Сколько бы её не было, в первую очередь постараются использовать скоропортящуюся. А лето это не зима, жарко, быстро портится много чего. В общем, на сей раз бабушка сотворила какую-то кутю, непонятную обжаренную смесь из всякой всячины, обычно-то она готовила довольно аппетитно, но кутя и есть кутя, плюс, Лала похоже пыталась улучшить блюдо магией, да не вышло у неё. Вкус был, мягко говоря, странный. И всё же вполне съедобный для простых деревенских жителей. Лала, отведав сей кулинарный изыск, смущённо загрустила.
– Милая, ты не ешь это, если не нравится, ешь что хочешь, – ободряюще посмотрел на неё Рун. – У нас вон сколько всего: и сыры, и мёд, и булки, и хлеб, и… чего только нет. Заботятся о тебе люди, и дарят и дарят.
– Мне нравится, – возразила Лала.
– Это заметно, – усмехнулся Рун. – После баронских яств наверное тяжело есть подобное? Прости.
– Не тяжело, – буркнула она. – Просто. Стыдно. Я кажется испортила это кушанье. Что-то не получилось. Думала, это не сложно. А оно…
– А как ты его испортила? Ты над ним колдовала? – с хитрецой на физиономии поинтересовался Рун.
– Н…нет, – улыбнулась Лала лукаво.
– Ну, значит ты тут и ни при чём.
– Невкусно, дочка? – опечалилась старушка. – Я старалась. Вроде ничего.
– Очень вкусно, бабушка Ида, – Лала героически продолжила трапезу.
– Может нам всё же выкидывать лишнее, бабуль? – предложил Рун. – Ну много же, нам не осилить, свиней нет, чтобы скармливать. А то так и будем каждый день надсажаться бурдой. При том что у нас столько отличной еды.
– Нельзя добрую пищу выкидывать сынок. Грех это, – покачала головой старушка. – Пища это святое. Я вот в детстве хлебнула голода. И кору ела с деревьев, и листики. И букашек. И землю. Многие помёрли тогда.
Она вздохнула. Лала с бесконечным сочувствием поглядела на неё, и с ещё большей стойкостью отправила очередную ложку бурды в ротик.
– Ну, сейчас-то не голод поди, – заметил Рун спокойно.
– Привередлив ты стал, внучок, после баронских угощений, я смотрю, – улыбнулась бабуля.
– Ага, даже слуги в замке удивлялись, насколько я привередлив, – с юмором отозвался Рун. – Сегодня опять наемся яств чудесных. Прям предвкушаю.
Вскоре завтрак был окончен. Рун с Лалой снова отправились на свою любимую лавочку около избы. Весело щебетали птички, радуясь новому дню, летали пчёлки, в воздухе стояла свежесть, доносилось мычание коров и похрюкивание, периодически кричали своё «кукареку» петухи. Обычное безмятежное деревенское утро.
– Ну что, Лала, привыкла быть сельской девушкой? – спросил Рун тихо.
– Не знаю, милый. Жизнь хорошая. Здесь. Но как будто не моя. Странно всё же, – призналась она умиротворённо, расслабившись в его объятьях. – Я в городе жила. Училась магии. Теперь учусь варить. Вроде бы дело нехитрое. Но не выходит. Не вышло сегодня. Когда выходит, приятно, все кушают, и от этого хорошо сердечку становится. Когда не выходит… виноватой себя чувствую. Будто подвела, огорчила. От магии так не бывает, поругает учительница, и всё. Домой мне надо, Рун.
– Так расстроилась из-за готовки, что и Рун стал не нужен? – подивился он шутливо.
– Ты нужен. Очень! Но это не моё место, – мягко произнесла Лала. – Мне с тобой хорошо. Даже почти не печалюсь, что… из-за проклятья. Из-за разлуки с мамочкой, папочкой, сестричками, всеми, кто меня любит, кого я люблю.
В её голоске послышались лёгкие тоскливые нотки.
– Да уж. Тебе нельзя готовить, Лала, – усмехнулся Рун. – А то так с подобным настроением пожалуй и меня разлюбишь скоро.
– Ты льстишь себе, мой дорогой. Я и не влюблена в тебя, – с иронией напомнила Лала.
– Говори это себе почаще, может поверишь, – заявил он весело.
– Глупенький какой, совсем от меня голову потерял, – улыбнулась Лала.
– А мы её палочкой-направлялочкой поищем, – проронил Рун.
Лала рассмеялась звонко.
– Люблю, как ты смеёшься, – сказал Рун.
– А я тебя. Люблю.
– Ну вот и признала, – восторжествовал он.
Лала только снова рассмеялась в ответ. На её личике сияла бесконечность счастья. Они посидели немого в тишине. Подлетела крупная стрекоза, повиснув рядом с ними, словно разглядывая своими огромными глазами. Было слышно мерное трещание её крыльев.
– Здравствуй, милая, – ласково обратилась к ней Лала.
Стрекоза покачалась в воздухе из стороны в сторону, затем к изумлению Руна сделала кувырок через голову, снова покачала крыльями, и умчалась. Лала разулыбалась.
– Все-то тебя любят, – подивился Рун.
– Особенно ты, мой заинька, – довольно промолвила Лала.
– Особенно я, – добродушно согласился он, и посмотрел на неё с сожалением. – Идти мне надо, Лала. Быстрее уйду, быстрее ворочусь. Бабуля с тобой побудет, пока карета не придёт.
– Рун, не уходи, – очень мягко попросила Лала с надеждой.
– Прости, любимая, никак нельзя, – посетовал Рун. – Обещал же. Бабуле. Раньше я мясо приносил. Меняли у лесорубов на дрова. Теперь не приношу. Только за деньги. Лучше поберечь и деньги и дрова. До зимы. Я быстро ворочусь. И уж потом весь день не расстанемся. Обещаю.
– Ну ладно, – смирилась Лала.
Они посидели ещё чуть-чуть, и она отстранилась. Рун
