Дуэт с Герцогом Сиреной - Элис Кова

по обе стороны от балкона снаружи. Но по большей части мы остаемся одни. Тем более что мужчины и женщины с копьями даже не могут заставить себя посмотреть на нас. Интересно, было ли это частью плана Фенни? Она знала, что нас поместят сюда, вместе. Одних. Возможно, она надеется, что мы сможем найти способ сбежать.

А может быть, она хочет, чтобы Илрит захлебнулся ненавистью ко мне, и таким образом она планирует вернуть его на свою сторону, чтобы освободить. Я пытаюсь спасти нашу семью, сказала она. Если Фенни сможет убедить совет, что я обманула Илрита настолько, что исказила его мораль… что я использовала силу, которой не обладаю, чтобы украсть его здравый смысл… тогда, возможно, они пощадят его.

Она была проницательна, немного сурова, но никогда не казалась мне жестокой ради жестокости. И что я точно знаю, так это то, что она больше всего на свете любит свой дом и семью. Возможно… все это было сделано, чтобы спасти его. Но не меня. Она никогда не заботилась обо мне, и я переступила черту, которую она бы не простила. Фенни абсолютно точно позволила бы мне умереть, снова, чтобы спасти своего брата.

Илрит…

Он ничего не сказал. Я поворачиваюсь, напрягаясь. Он прямо здесь, за полмира отсюда, и смотрит на меня.

— Ладно, давай покончим с этим. Я не хочу играть в твои игры, — говорю я отрывисто. Может быть, я справлюсь с ролью, которую уготовила мне Фенни. Может быть, я смогу причинить ему достаточно боли — достаточно боли нам — чтобы все это прекратилось. И тогда он будет избавлен от той участи, которая ждет меня.

Но одна эта мысль раскаленной кочергой бьет мне в глаза. Я не готова отпустить его.

— Игры? — Выражение его лица становится мрачным, когда он подается вперед и уходит из-под света плантатора анамнеза на стене. — Я не играю ни в какие игры.

— А ты не играешь? Ждешь, когда я извинюсь? Отказываешься от своих слов в наказание за то, что я отказываюсь от своих? Я слишком хорошо знаю этот танец.

— Я не собираюсь по-детски обижаться на тебя, Виктория. Я давал тебе пространство, чтобы ты могла проработать все, что тебе нужно, и прийти к тому месту, где ты почувствуешь, что готова говорить. Я взрослый мужчина, а ты взрослая женщина. Я полагал, что мы сможем справиться с этим как взрослые люди.

Я откинулась назад, пораженная. Он не пытался карать меня? Уродливые инстинкты, оставшиеся после Чарльза, пытаются подсказать мне, что это проверка. Он ждет, как я справлюсь с собой и что сделаю. Ненавижу, что во мне есть эта жилка, которую, как бы я ни старалась, как бы ни пытался мой здравый смысл убедить меня в обратном, я не могу побороть.

— Я была замужем. Но больше нет. Верь мне или не верь. — Я плыву к балкону. — Но мы должны сосредоточиться на текущей задаче. Возможно, я смогу пообщаться с…

— Не убегай, Виктория. — Он останавливает меня, поймав за запястье, удерживая меня в комнате и вне поля зрения воинов. — Ты бежала всю свою жизнь. Переходишь от одного дела к другому. Всегда другой долг. Другое место, где нужно быть. Сделка с кем-то, с самой собой. Ты была так занята, так закручена, что никогда не могла распутаться. Единственное время, когда ты давала себе волю чувствам, были последние недели перед тем, как тебя принесли в жертву. Тебе потребовалась собственная смерть, чтобы отпустить себя.

— Что ты знаешь обо мне? — шепчу я.

— Очевидно, больше, чем ты мне приписываешь. — Эти слова — эхо того, что он говорил мне раньше, постоянное напоминание. Илрит мягко поворачивает меня лицом к себе. У меня защемило в груди, когда я взглянула на него. В эти напряженные, внимательные глаза, требующие от меня человека, которым я не знаю, являюсь ли я — и была ли я им вообще. — Перестань бежать, пожалуйста, — мягко говорит он. — Я уже здесь. Я больше нигде не хочу быть. Так что не убегай от меня.

Как может быть так, что слова почти те же, что и у Чарльза, когда он пытался меня удержать, а ощущения совсем другие? Возможно, это потому, что Илрит отпускает меня с легкостью. Возможно, это потому, что я знаю, что могу сказать ему «уходи», и он уйдет. Я вольна попросить его оставить меня. Как и он может попросить об этом меня.

И все же… мы оба остаемся. Даже когда это трудно, когда это уродливо, когда все внутри нас кричит «беги», мы остаемся, потому что не можем представить себя нигде, кроме как рядом друг с другом.

— Теперь ты меня ненавидишь? — шепчу я. Я думаю о нем, и только о нем.

— Ненавижу тебя? — Он моргает. — Виктория, я люблю тебя.

— Все еще? После того, как я солгала тебе?

— Ты была не совсем правдива… но ты не лгала, насколько я помню. — Илрит слегка улыбается и качает головой. — Я помню только, что спрашивал, замужем ли ты, в настоящее время. Никогда прежде.

За последние месяцы мы обменялись столькими словами и моментами, что я не могу вспомнить, точно ли это или нет… но я решила ему поверить. Он предлагает мне мост, и я не буду его сжигать.

— Я хотела тебе сказать, — признаюсь я. — И я собиралась. Скоро. Клянусь тебе. Просто не было подходящего случая.

Илрит слегка нахмурился.

— Шансов было много.

— Когда я приняла решение, их не было. А раньше… да, по крайней мере, пока у меня были все воспоминания, — заставляю я себя признать. — Но я боялась. Я не была готова.

— И я это уважаю. — Он опускает подбородок, чтобы встретиться с моими глазами. В них нет ни малейшего сомнения или колебания. Я полностью захвачена его уверенным взглядом, теплым, как объятия. — Да. Но это не мешает мне желать, чтобы я услышал от тебя правду. Или чтобы ты почувствовала, что можешь быть честным со мной с самого начала, чтобы я не лез дальше того, чем ты готова поделиться.

Я наклоняюсь вперед и упираюсь лбом в центр его груди. Он устало обхватывает меня за плечи.

— Я бы хотела быть сильнее, — признаюсь я.

— Ты очень сильная. Сила не бывает всеобъемлющей и непоколебимой. — Он прижимается губами к моим вискам, снова и снова.

— У меня никогда не было такого человека, как ты, — признаюсь я. — Кого-то доброго, надежного, хорошего. Я не знаю, что я делаю в таких отношениях.

— Я тоже. И разве старые боги не знают,