благодаря дуэту песен Леллии и Крокана и их благословению — ко мне вернулась память. Моя плоть по-прежнему соткана из магии, мерцающей, как звездный свет, вдоль золотых и серебряных линий, выгравированных в моем теле среди цветных вихрей. Мой разум вышел за пределы своих возможностей и растянулся, чтобы вместить форму.
Колеблющийся песок отвлекает нас.
— Пришло время помазания, — раздается в голове незнакомый грубоватый голос. Мы садимся, не спеша приводить себя в порядок, как вдруг из-за угла появляется не кто иной, как Лючия.
— Лючия! — Илрит мгновенно поднимается на ноги, и я тут же благодарю его за то, что у нас было время привести себя в порядок. Он бросается к сестре и заключает ее в крепкие объятия. Остается только надеяться, что она не чувствует моего запаха на его коже. Но, к счастью, у Лючии другие приоритеты.
— У нас мало времени, — поспешно говорит она. — Мы с Фенни организовали смену караула — наши люди заступят на смену прямо перед тем, как хор и остальные прибудут на жертвоприношение. У вас двоих будет достаточно времени, чтобы ускользнуть.
— Ускользнуть? — Илрит нахмурился. — И куда мы пойдем?
— Отправляйтесь в бассейн для путешественников. Отправляйтесь к юго-западным морям у лыкинов. Идите куда угодно, — умоляет Лючия брата. Илрит приводит разумные возражения.
Тем временем мои мысли заняты другим. Смена караула… узкое окно… Если бы мы могли создать достаточно отвлекающих факторов — достаточно хаоса. С дополнительными людьми… Мои мысли проносятся со скоростью дюжины в секунду. Возникает дикая идея, возможно, безумная, но она может сработать.
— Вот оно, — говорю я, напугав их обоих.
— Что такое? — спрашивает Илрит, когда они с Лючией поворачиваются ко мне лицом, и в их выражениях обоих проглядывает замешательство.
— Как мы собираемся открыть дверь. — Я тоже встаю. Лючия хочет возразить, но я говорю первой. — Бежать некуда. Мы освободим Леди Леллию, или все будет кончено. И вот как мы это сделаем…
Наше окно возможностей невелико. Воины из Герцогства Копья прибывают незадолго до начала хора. Первоначально обсуждался вопрос о том, чтобы дождаться полной смены караула. Но было решено, что это не оставит нам достаточно времени.
Мы с Илритом стоим бок о бок у туннеля, ведущего из нашей маленькой тюрьмы.
— Ты готова? — шепчу я.
— Как никогда.
Хотелось бы, чтобы его слова звучали более уверенно. Но я не могу винить его за нерешительность. Даже если он знает, что поставлено на карту. Даже если он слышал слова Лорда Крокана. Это противоречит всему его воспитанию — всему его миру до меня.
Моя рука скользнула в его руку, и я уверенно выдержала его взгляд.
— Все будет хорошо, — клянусь я ему, всему миру. — Мы доведем дело до конца.
— Я вам верю. — Он кивает.
— Значит, ничего не будет. — Я закрываю глаза и сосредоточенно нахмуриваю брови, мысленно обращаясь к нему. На переднем плане моих мыслей стоит одно лицо, которое я знаю так же хорошо, как своего родного отца из плоти и крови. От соли в его волосах до щетины на подбородке. — Кевхан?
— Виктория? — В его голосе слышится удивление.
Я сжимаю руку Илрита с предвкушением и тревогой.
— Сосредоточься только на мне, хорошо? И не говори больше, чем нужно. — Наступила тишина. Я воспринимаю это как хороший знак. — Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал: отвлекся.
Еще одна секунда молчания, которую на этот раз я воспринимаю как колебание. Тогда:
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Я рассказываю Кевхану об острове. Как обплыть дальний берег, пробираясь между корнями и гнилью, чтобы не попасться на глаза ни приближающимся воинам, ни собирающемуся хору. Я верю, что в нынешних обстоятельствах на пляжах страсти нет сирен, которые могли бы поскандалить с ним, пока он будет пробираться по лабиринту, образованному Деревом Жизни. Учитывая его молчание, я верю, что он без проблем найдет дорогу на пляж и в корневой туннель.
— Итак, Кевхан… — Мои мысли на мгновение разбегаются, осознавая, какой опасности я его подвергаю. Один удар копьями воинов — и с ним, как с духом, будет покончено. — Ты должен бежать. Как только воины придут за тобой, беги так, как будто от этого зависит твоя жизнь. Вернись к воде и спрячься, как прежде. Уходи глубже в гниль, где они не будут преследовать. Несмотря ни на что, не позволяй им поймать тебя.
— Я тебя не подведу, — заверяет он меня. Это отголосок одних из первых слов, которые я ему сказала. Я умоляла его, как молодая женщина на улицах Денноу, о шансе сделать что-то лучшее для себя.
За шанс стать той женщиной, которой я являюсь сейчас.
— Я знаю, что ты этого не сделаешь. Я доверяю тебе, — отвечаю я, зеркально отражая слова, которые он сказал мне однажды. Я поворачиваюсь к Илриту и говорю только для него. — Ты готов? — Он кивает. Затем, снова закрыв глаза, я возвращаю свое внимание к Кевхану. — Хорошо… Сейчас.
Я задерживаю дыхание и прислушиваюсь. Хотя на суше сирены не говорят ртом, я слышу удивленные возгласы, когда Кевхан появляется из дальнего туннеля, и звуки скрежета песка, когда они бросаются в погоню. Переглянувшись с Илритом, мы тоже начинаем действовать.
Как и в случае с Серым Проходом, я готовлюсь к тому, что будет дальше. Всякий раз, когда я пробиралась через проход, меня защищал Илрит. Теперь я иду под защитой самих богов. Божественная миссия.
Илрит выходит из-за спины оставшегося в стороне воина. Остальные — лишь песчаное пятно, несущееся по туннелю. Не теряя времени, Илрит обезоруживает человека и делает его беспомощным.
Я уже на полпути к главному стволу Дерева Жизни, по пути прихватив топор. Дверь Леди Леллии тускло светится во мраке и серости раннего рассвета, как будто внутри заперта частичка солнца. Тонкое, теплое пульсирование — ритм, который я теперь понимаю. Я борюсь с желанием прикоснуться к дереву и отвожу топор назад.
В это же время с ближайшего к замку берега прорываются дружественные воины во главе с Лючией и Шеелом. Это те, кто патрулировал впадину. Мужчины и женщины, преданные Илриту и Герцогству Копья выше даже хора. Их достаточно, чтобы выиграть время.
Я взмахнула топором, и он ударился о дерево. Я закрываю глаза и пою песню, которую не слышали тысячи лет. Позволь мне быть твоим голосом, умоляю я ее.
Я пою слова анамнеза в Бездне и в траншее, не заботясь о том, кто услышит и сможет ли вообще понять. Истории, вложенные в мою душу, просят освобождения. Я пою их для
