— Он любил девушку, — поднявшись, Оден протянул руку. — Но ее земли и кровь любил сильнее.
— И что случилось?
— Сгорели оба.
— Да, — существо качнуло головой. — Много печали. И никто больше не приходил. Только дети. Дети маленькие... детей жаль.
— Ты пропустишь нас?
Сгорели. Оба.
И чего ты испугалась, Эйо? Время есть. Сказать, что передумала. Отступить.
Вернуться к брату.
Он и так из-за тебя настрадался... а Оден получит свободу... и свою высокородную невесту... и ему не придется становиться мятежником. Он же сам сказал, что отпустит...
И наверное, понял, если смотрит так, с выжиданием.
Да, мне страшно.
Но не настолько, чтобы отступить.
— Я буду радоваться, — сказало существо, взбираясь на плоский камень. — Я очень хочу радоваться. И помнить, что приходили и ушли.
Жар.
Воздух сухой. Горячий. И горло моментально пересыхает, но нельзя тратить воду бездумно. И я не без сожаления оставляю фляги под камнем.
Куртку. Жилет.
Сапоги.
Горячий базальт касается пяток, словно шершавый язык горы, которая вот-вот проглотит нас.
Пускай. Идем. По узкому коридору, чьи опаленные стены подымаются, заслоняя сухое жесткое небо. У него и цвет-то желтоватый, как у пережженной листвы.
— А я... — если молчать, паника возьмет верх. — Я тоже смогу перекидываться? Там... лапы, хвост... зубы.
Трогаю собственные, которые вроде бы прежних форм и размеров.
— Не знаю, — Оден по обыкновению честен. — Некоторые могут, некоторые — нет. Наверное, от силы крови зависит. Но даже те, которые могут... иногда вторая ипостась слаба настолько, что смысла в ней особого нет.
То есть никакой золотой чешуи и прочих красот.
— Эйо, тебе вовсе не обязательно менять облик, — Оден останавливается и крепче сжимает мою руку. — Достаточно, если живое железо проснется. Хотя бы капля.
А если ее не будет?
Знаю. Мы погибнем. Сгорим. Или я сгорю, а он просто останется в Каменном логе. Мы оба знаем, где осталась тропа на ту сторону.
— То существо...
— Привратник.
— ...оно очень старое?
— Да. Раньше я думал, что это легенда такая, будто Привратник бессмертен. А теперь... возможно, жилы тоже хотят говорить.
Я слышала их, огненные родники, которые пробирались от сердца земли. Гудение камня. И треск. Скрежет. Всхлип вязкой лавы, пузыри которой подымаются над трещинами. Свист и шепот, пока далекий, неразличимый, существующий, возможно, лишь в моем воображении. Но нет, с каждым шагом он становится громче...
— Эйо...
Меня зовут.
Но Оден не отпускает.
— Эйо, нельзя поддаваться.
Почему? Я и не поддаюсь. Я просто хочу подойти ближе. Услышать. Я ведь тоже имею право и... и горячие камни больше не ранят.
...Эйо, Эйо, Эйо...
— Я здесь, — отвечаю. — Я пришла!
Горячий ветер кружит вальс из пепла. И я тоже хочу танцевать, но... вдвоем?
Пусть так.
— Оно внутри, — шепчет Оден. — Не их слушай. Себя.
Он держит. И не отпустит, как бы я ни просила. Прижимает к себе, вдавливает в плечо. И больно, но я не отталкиваю, я успокаиваюсь, слышу, как гудит струна жилы, натянутая до предела. Живое железо?
Золото.
Такое яркое. Нарядное. Я тоже хочу.
И тянусь, поднимаюсь на цыпочки, заглядываю в глаза, почти умоляя. Капля всего... Оден сам сказал, что капли хватит.
Ему не жаль?
Ничуть.
И золотой поток мягко накрывает меня. Сколько это длится? Мгновенье? Дольше? Здесь время ощущается иначе. Я не тону, не задыхаюсь, скорее уж меняюсь, вплетая в желтые нити собственный узор.
Тонкие пряди.
Белые лозы.
И они прорастают на моих ладонях. Я вытягиваю их, чтобы рассмотреть, но руки вдруг становятся неимоверно тяжелыми... не удержу.
Падаю.
Все-таки задыхаюсь, но скорее от страха, который проходит быстро. Лежу... просто лежу... и мне хорошо.
— Эйо, глаза открой.
Открываю.
Рук больше нет, есть лапы... и когти... и хвост? Хвост. Длинный с кисточкой. Дергается судорожно еще то влево, то вправо. По морде бьет, кисточка мягкая, волосы длинные, в нос лезут и еще между зубами. Я пытаюсь спрятать морду под лапу, а хвост все равно дергается.
— Вставай.
Ни за что!
Я хочу обратно... зажмуриваюсь, изо всех сил представляю себя-прежнюю, и лапы подбираю... и ничего. Над головой раздается укоризненное ворчание, и от этого голоса уши сами к голове прижимаются.
Не надо меня трогать!
Пожалуйста...
...и вылизывать тем более не надо. Я пытаюсь уползти, но Оден прижимает когтистой лапой. Он заботлив и дотошен, укладывает шерстинку к шерстинке.
...нежно.
...и мне хорошо. Наверное, я вечность могла бы лежать вот так.
Но у Одена собственное мнение. Он толкает меня мордой в подмышку, а потом просто хватает за загривок и тянет вверх. Мои когти скрежещут по камню, но сопротивление бесполезно, и я все-таки вынуждена встать на все четыре лапы.
И даже шаг сделать.
А потом второй, едва не наступив лапой на хвост, хвостом же лапу подбив. И Оден не позволяет упасть. Смеется только.
И мне самой становится смешно.
От смеха и падаю, переворачиваясь на бок, на спину, подымая тучи пепла. И алые искры кружатся, оседая на шерсти... Оден вздыхает: он так старался. Фыркает.
Чихает.
И падает рядом. Мы просто лежим. Я слушаю Каменный лог, и голоса источников знакомы.
Вода?
Огонь?
Все родники рождаются живыми. А остальное так ли важно?
Рокот первозданной жилы не пугает.
Она приближается. Медленно. Неотвратимо. Разливая рыжую-рыжую лаву, от которой исходит такой жар, что я перестаю дышать. И в какой-то миг жара становится слишком много. Я перестаю быть.
И Оден тоже.
Но вместе мы остаемся.
И огненная волна отступает, мурлыча, уже не грозная — ласковая. Скатывается золотом с ладоней Одена, уходит в камень. Я же чувствую на языке вкус огня.
Горький.
И терпкий.
Немного винный. Живой.
И если так, то у нас получилось?
— Эйо, возвращайся...
Как?
Оден показывает путь, и мне-нынешней смешно видеть его человеком. Но он зовет, и я иду по следу. Больно? Разве что самую малость.
Небольшая цена за то, чтобы услышать, как бьется сердце земли.
— Вот и все, — Оден раскрывает мою ладонь и поворачивает руку. — Теперь ты моя, Эйо.
Золотая лоза обвивала запястье, устремляя тонкие побеги к локтю. И виноградными гроздьями зрели капли живого железа.
Наклонившись, Оден поцеловал ладонь.
Или виноград.
И в общем, не так уж важно.
По его коже медленно расползались плети лозы, выпуская один за другим сусальные листья. Твоя? Пусть так. Это ведь взаимно.
