щеке, и слезы упали на мое лицо.
— Ты моя поклявшаяся на крови, моя избранница, женщина, с которой я связал свою жизнь, ради которой я дышу. Никакое проклятие, даже смерть, не отнимет меня у тебя.
Я слабо улыбаюсь.
— А если смерть отнимет меня у тебя?
— Я не позволю... если ты мне позволишь.
— Эта рана...
— Это слишком глубоко и слишком волшебно, — соглашается он прежде, чем я успеваю это сказать. — Моей крови и моей силы будет недостаточно для этого. И проклятие должно быть снято, оно должно потребовать свою цену. Нет способа спасти тебя, не дав тебе умереть. Однако ты можешь родиться заново. — Его глаза цвета восходящего солнца — красные и золотые — сияют надо мной. — Но я не спасу тебя без твоего разрешения. Я уже однажды забирал тебя из твоего мира. Я сделал это без твоего разрешения или благословения, и я изменил твою жизнь навсегда. Я не изменю твою жизнь снова без твоего согласия.
— Ах... — Все это имеет для меня смысл, то, что он говорит — нет, предлагает. — А больно будет?
Руван нежно улыбается и гладит меня по щеке.
— Моя дорогая, я поклялся, что никогда не причиню тебе боли. Я поклялся в этом как мужчина и как клятва. Я обещаю тебе, что это не причинит ни малейшей боли.
Я закрываю глаза и думаю о доме, о Деревне Охотников, о кузнице моей семьи. Интересно, стемнеет ли вообще? Нет... кузница всегда найдет способ согреться. Мать продолжит работу, а потом за дело возьмется та девушка, которую она уже, без сомнения, начала обучать.
Это будет новая семья кузнецов, в которой не будет кузниц, а будет лишь страсть к теплу и металлу. Девушка будет расти и делать практичные вещи — замки, подковы, петли, гвозди. Ведь серебро и оружие больше не понадобятся. Закончилась долгая ночь.
Война людей и вампиров наконец-то закончилась.
— И еще одно, — говорю я.
— У нас мало времени, — предупреждает он.
— Нам больше ничего не нужно. — Несмотря на то, что мне больно двигаться, я хватаю его за руку. — Если ты сделаешь это — мы сделаем это — я не буду прятаться. Будет трудно, но мы не повторим ошибок наших предков. Мы будем жить вместе, в открытую. Мы попробуем это всерьез или не попробуем вовсе.
Руван усмехается. Его улыбка ярче, чем я когда-либо видела. Это та улыбка, за которую я боролась.
— Не думаю, что мне удалось бы спрятать тебя, даже если бы я попытался. — Конечно, он абсолютно прав.
— Ну что ж. Я готов, железо раскалено. Сделай из меня что-то новое.
— Приготовься. — Он крепко сжимает кинжал. Проводя клыками по нижней губе, он вырезает на ней линии. Кровь капает мне на лицо и губы. Руван наклоняется вперед и прижимается своим ртом к моему.
Я откидываю голову назад, когда он углубляет поцелуй. Его сила вливается в меня, когда он вынимает кинжал. Из раны льется кровь, горячая, как солнечный свет. Жизнь покидает мое тело, мои привязки к этому миру начинают рваться. Все, что я могу сделать, — это держаться за него и надеяться.
Все медленно темнеет. Как будто солнце затмевается. Я не знаю, является ли это угасание частью ритуала, или это ритуал не удался, но в любом случае Руван будет последним, что я увижу и почувствую в этой жизни.
Когда все растворяется в небытии, весь свет исчезает, вспыхивает новая искра. Такая же красная, как Кровавая Луна, с которой все началось, новая искра жизни поднимается во мне из пепла той женщины, которой я когда-то была. Она освещает каждое воспоминание, запечатленное в моей крови. Она горит в моих венах.
Я резко вдыхаю и открываю глаза на мир, окрашенный в багровый цвет. Все вокруг светится, скрепленное нитями, связывающими с давно ушедшими людьми, с кровью тех, кто забыт, но не потерян. Мысленным взором я вижу, как срастается моя грудина. Ткани соединяются невозможными путями.
Удар.
Удар.
Как и тогда, когда мы стали поклявшимися на крови, мое сердце бьется заново. По-другому. Сильнее. Глубже. Я помню, что нужно дышать.
Я перевожу взгляд на Рувана, который все еще держит меня, его рот все еще окровавлен, но уже заживает. Я наклоняюсь и провожу языком по его губам. Вкус его крови теперь другой, более острый, даже более восхитительный, чем я думала. В голове мелькают воспоминания, открываются части его истории, которые я не распаковываю сейчас — и не буду распаковывать никогда, пока он сам не разрешит.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Руван.
— Как будто я могу завоевать весь мир.
— Хорошо. Начнем с покорения сердец вампиров Темпоста. Потом мы обсудим весь мир, моя королева.
ГЛАВА 48
Я по-прежнему доставляю Дрю неудобства своими золотыми кольцами в глазах. Но я полагаю, что этого следовало ожидать, поскольку в большинстве случаев я испытываю определенный дискомфорт, когда прохожу мимо своего отражения. Это происходит не от того, как я двигаюсь, не от того, что я научилась справляться со странными желаниями, не от внезапных магических всплесков... Только от моих глаз. Они единственное, что служит физическим напоминанием о том, что я не такая, как все.
К счастью для меня, Руван, похоже, гораздо более искусен в превращении человека в вампира, чем Терсиус. Но с течением времени кровавое предание развивалось и становилось все более изощренное. Терсиус был первоначальной попыткой. Я же стала процессом после гораздо большей практики.
Дрю вернул три недостающих тома кровавого предания, предоставив Рувану возможность продолжить следить за тем, чтобы мое выздоровление прошло гладко, а Каллосу — возможность собрать воедино большую часть непростой истории первых людей и вампиров. Честно говоря, даже если все не так плохо, как представил Джонтун, это все равно грязно, уродливо и сложно во многих отношениях. Большинство только что пробудившихся вампиров, похоже, не обращают внимания на детали.
Они покинули умирающий мир. Управляемый лишь хаосом и постоянными склоками. Они покинули мир, где было мало ответов и много конфликтов. И они проснулись в месте надежды, где те, кто пережил долгую ночь, могут смотреть в будущее.
Поэтому никто не стремится обсуждать подробности тысячелетней давности. Кто виноват в проклятии, почему оно случилось, как оно случилось — все это уже не кажется никому из них
