- Давай, - говорю я и встряхиваю запястьем; атаме готов рубить и резать. В спине и плечах, куда он ударил меня, легкая боль, но я сбрасываю ее со счетов. Он приближается, медленно передвигаясь. Возможно потому, что ему интересно, почему я не бегу. Или, может, потому, что с каждым движением его кожа еще больше трескается и кровоточит... чем бы ни была это кровоточащая красно-оранжевая фигня.
Это момент перед ударом. Это задержание дыхания, затянувшееся на секунду. Я не мигаю. Он достаточно близко, так что я вижу, что у него есть ярко-голубая роговица и сокращающийся от боли зрачок. Его челюсть висит, губ практически не осталось, они потрескались и облезли.
Я хочу услышать, как она скажет хоть слово.
Он замахивается правым кулаком; он рассекает воздух в дюймах от моего правого уха, достаточно горячий, чтобы обжечь, и я улавливаю чёткий запах жженых волос. Моих жженых волос. Дейзи что-то там говорил о трупах... покрытые кожей кости и пепел. Блядь. Трупы были свежими. Призрак просто сжигает их, высушивает и оставляет. Его лицо разрушено яростью; носа нет, а носовая полость выглядит еще паршивей. Его щеки высушены, как использованный уголь, и мокрые из-за инфекции в некоторых местах. Я пячусь, чтобы держаться подальше от его ударов. Из-за сожженных губ его зубы выглядят слишком большими и показывают постоянную больную улыбку. Как много бездомных людей просыпалось прямо перед его лицом сразу перед тем, как их приготовили изнутри?
Я падаю на землю и наношу удар, умудрившись сбросить его, но все-таки обжигаю голень этой дрянью в процессе. Ткань моих джинсов прилипла в этом месте к голой коже. Но у меня нет времени, чтобы заботиться об этом; его пальцы достигают меня, и я переворачиваюсь. Ткань сдирается вместе с кто-знает-каким количеством кожи.
Черт с этим. Он не издал ни звука. Кто знает, остался ли вообще у него язык, не говоря уже о том, как чувствует себя Анна, говоря через него. Я не знаю, о чем думал. Я собирался ждать. Я собирался быть хорошим.
Я отвожу локоть назад, готовый запустить атаме в его ребра, но не решаюсь. Нож может срастись с моей кожей, если я что-то сделаю не так. Сомнение затягивается на секунду. Достаточно долго, чтобы белое колебание достигло края моего глаза.
Этого не может быть. Должно быть, это кто-то другой, иной призрак, который умер на этом чудовищном заводе. И если и так, то он не умер путем сжигания. Девушка, молчаливо ступающая по пыльному полу, бледна, как лунный свет. Коричневые волосы откинуты назад, падая на ее совершенно белое платье. Я бы узнал это платье везде, было бы оно реальным белым или сделано из чистейшей крови. Это она. Это Анна. Ее босые ноги мягко ступают, издавая тихий звук, когда становятся на бетон.
- Анна. – говорю я и поднимаюсь на ноги. - С тобой все в порядке?
Она не слышит меня. А если и слышит, то просто не оборачивается.
На полу горящий человек хватает мой ботинок. Я свободно отбиваюсь, игнорируя как его, так и запах жженой резины. Я схожу с ума? Галлюцинации? Она не может быть здесь. Это невозможно.
- Анна, это я. Ты слышишь меня? - я иду прямо к ней, но не слишком быстро. Если я буду идти слишком быстро, она может исчезнуть. Если я буду идти слишком быстро, то смогу увидеть слишком много; я смогу повернуть ее и обнаружить, что у нее нет лица, что она просто тупой труп. Она может превратиться в пепел в моих руках.
Раздается хрустящий звук скручивающегося мяса, когда горящий человек подползает на своих ногах. Мне все равно. Что она здесь делает? Почему не говорит? Она просто продолжает уходить, игнорируя все вокруг себя. Только... не все. Бездействующая печь в задней части комнаты. Внезапное плохое предчувствие сдавливает мою грудь.
- Анна... - кричу я; горящий человек добирается до меня по плечу, и возникает впечатление, будто кто-то засунул тлеющий уголек под мою рубашку. Я выворачиваюсь и краем глаза замечаю, будто бы Анна остановилась, но я слишком занят, уворачиваясь, размахивая ножом и снова сбивая призрака с ног, чтобы что-либо сказать.
Атаме горячий. Я должен на секунду в руках отвести его назад и вперед, теперь из-за этого маленького, нелетательного широкого ножа его грудную клетку пересекают красно-оранжевые узкие щели. Теперь я должен просто уложить его, ударив ножом и резко вытащив, возможно, сначала стоит обернуть мою руку рубашкой. Только я не делаю этого. Я просто вывожу его на время из строя и разворачиваюсь.
Анна стоит перед печью, ее пальцы слегка скользят по грубому, черному металлу. Я снова повторяю ее имя, но она не оборачивается. Вместо этого она обхватывает ручку и широко открывает дверцу.
Что-то изменяется в воздухе. Появляется ток, пульсация, и размеры перекашиваются перед глазами. Отверстие печи раскрывается шире, и Анна пробирается внутрь. Сажа пачкает ее белое платье, распространяясь по ткани и по бледной коже, как синяки. Что-то в ней не так; что-то с тем, как она передвигается. Будто она марионетка. Когда она протискивается в отверстие, ее рука и нога выгибаются назад, как у паука, застрявшего в соломе.
Мои губы пересохли. Позади меня горящий человек снова тащится на своих ногах. Ожог на плече заставляет меня отойти; я едва замечаю хромание, вызванное ожогами на моей голени. Анна, уходи оттуда. Посмотри на меня.
Это как смотреть за развитием сна, кошмара, где я беспомощен и ничего не могу сделать, где мои ноги налиты свинцом, и я не могу даже крикнуть предупреждения, какие бы усилия ни прилагал. Когда десятилетиями бездействующая печь возвращается к жизни, выпуская пламя, извергающееся в ее чреве, я кричу громко и без слов. Но это не имеет значения. Анна сгорает за железной дверью. Одна из ее бледных рук, пузыристая и почерневшая, прижимается к ребрам, будто она передумала слишком поздно.
Жара и дым поднимаются от моего плеча, так как горящий человек хватает мою рубашку и разворачивает меня. Его глаза выделяются из-за черного беспорядка его лица, и его зубы скрежещут, открываясь и закрываясь. Мой взгляд возвращается к печи. Я ничего не чувствую в руках и ногах. Я даже не могу сказать, бьется ли мое сердце. Несмотря на ожоги, появляющиеся у меня на плечах, я застыл на месте.
- Прикончи меня, - шипит горящий человек. Я не думаю. Я просто втыкаю атаме в его внутренности, немедленно отпуская, но я все-таки обжигаю ладонь. Я отхожу, так как он резко падает на пол, и бегу к старому ленточному конвейеру, повисая на нем, чтобы не упасть на колени. На долгие секунды комната наполняется смешанными криками, так как Анна горит, и призрак под моими ногами усыхает. Он сворачивается, пока от него не остается того, что едва похоже на человека, обугленного и скрученного.
