Когда он перестает шевелиться, воздух резко становится холодным. Я глубоко вздыхаю и открываю глаза; не помню, чтобы закрывал их. В комнате тихо. Когда я смотрю на печь, она пустует в состоянии покоя, и, если я к ней прикоснусь, она окажется холодной, как будто Анны там и близко не было.
Меня напичкали чем-то от боли. Чуть позже заберут домой, пока я буду находиться под воздействием непонятно от чего – инъекций или таблеток. Было бы неплохо, облегчи они мои страдания, и проспать в таком состоянии всю неделю. Но, кажется, если притупится хотя бы волнение, будет тоже неплохо.
Мама разговаривает с доктором, пока медсестра заканчивает наносить мазь на мои очищенные и безумно мучительные ожоги. Я не хотел приезжать в больницу. Я уверял мать, что немного календулы и настойки цветков лаванды будут намного полезней, но она настояла на своем. Сейчас, честно говоря, я рад, что мне сделали укол. Было весело наблюдать, как она старается объяснить ему, что со мной произошло. Это был несчастный случай на кухне? А может, причиной стал костер? Она остановила свой выбор именно на нем, обзывая меня оболтусом, и, не умолкая, продолжает объяснять, что я влез в тлеющие угольки и от боли катался по полу в панике. Они купятся на это. Так всегда происходит.
На моей голени и плечах ожоги второй степени. Один на руке, когда я наносил последний удар атаме, довольно незначительный, первой степени, не более чем плохой загар. Тем не менее, отстойно, когда на вашей ладони заметен такой ужасный загар. Поэтому в течение следующих нескольких дней я буду, скорее всего, таскать с собой в руке закрытую холодную, как лед, банку содовой.
Мама возвращается с врачом, который приступает к обматыванию меня большой марлей [18]. Она колеблется, чтобы не заплакать, сосредоточенно наблюдая за процессом. Я протягиваю ей руку и сжимаю. Она никогда не привыкнет к такому. Ее снедает это чувство, даже больше, чем когда отец еще был жив и оказывался в подобных ситуациях. Но из всех ее лекций и тирад о том, чтобы принять какие-то меры или быть попросту осторожным, она никогда не просила меня покончить со своей работой. Хотя, после того, что случилось с Чародеем в прошлом году, она могла потребовать этого. Но она понимает меня как никто другой. Конечно, несправедливо, когда она поступает именно так, но это лучшее, что она может сделать.
***
Томас с Кармел показываются на следующий день, сразу после школы, выбравшись из своих машин и направляясь по подъездной дорожке. Они врываются без стука и застают меня под кайфом за полуудобным сидением на диване, смотрящим телевизор и жующим жареный попкорн, сжимающим тем временем лед в правой руке.
- Видишь? Я же говорил, что он жив, - заявляет Томас. Кармел выглядит сконфуженно.
- Ты отключил свой телефон, - говорит она.
- Я болел дома. Не хотелось никому об этом говорить. К тому же я знал, что вы в школе, и по вашему поведению понял, что вы не будете легкомысленно строчить сообщения или же наяривать по сотовому.
Кармел вздыхает и опускает школьную сумку на пол прежде, чем плюхнуться в кресло с подголовником. Томас садится на подголовник дивана и тянется к попкорну.
- Ты не болел дома, Кас. Я звонил твоей матери. Она все нам рассказала.
- Я был слишком болен. Точно также будет завтра. И наследующий день. Вероятно, и послепослезавтра, - я встряхиваю в миске чеддер [19] и предлагаю Томасу. Такой подход раздражает Кармел, положив руку на сердце, и меня самого тоже. Но таблетки притупляют боль и оказывают расслабляющий эффект на мозг так, что я даже не вспоминаю о том, что случилось на Голландском металлургическом заводе [20]. Сейчас я даже не удивляюсь, если то, что я видел, оказалось бы правдой.
Кармел не против прочитать мне об этом лекцию. Я замечаю, как сжимаются ее губы, чтобы предупредить меня о чем-то еще. Но она молчит. Наверное, волнуется. Вместо этого она тянется к попкорну и обещает, что в течение двух дней заберет мою домашнюю работу.
- Спасибо, - отвечаю я. – На следующей неделе меня тоже не будет.
- Но это же последняя рабочая неделя, - заявляет Томас.
- Точно. И что они сделают? Завалят меня? Это будет слишком большая потеря. Они просто хотят, чтобы мы успели все к лету, как обычно.
Они обмениваются такими взглядами, словно уже решили записать меня в ряды безнадежных, затем Кармел поднимается.
- Ты собираешься просветить нас о том, что с тобой произошло? Почему ты не принимаешь нашу помощь, словно и так все решил сам?
Не существует ответа на этот вопрос. Это был мимолетный порыв. Даже более чем, но для них он показался просто эгоистичным дурацким поступком. Словно я не мог чуточку потерпеть. Чтобы это ни было, уже все кончено. Когда я столкнулся с тем призраком, все выглядело так, как и тогда на сеновале. Появилась Анна, и я видел, как она страдает. Как она пылает.
- Я все вам расскажу, - говорю я, - но чуть позже. Когда в моей крови будет меньше обезболивающего.
Я улыбаюсь и трясу оранжевой бутылкой.
– Хотите остаться и посмотреть фильм?
Томас пожимает плечами и шлепается вниз, без задней мысли опуская руку в попкорн, посыпанный чеддером. Кармел требуется дополнительная минута, чтобы несколько раз вздохнуть, но, в конечном счете, она кладет свою школьную сумку и садится в кресло-качалку.
***
Несмотря на страх пропустить один из последних в этом году школьных дней, любопытство берет над ними верх, и уже на следующий день около 11:30 они появляются в школе, как раз перед ланчем. Мне казалось, я готов был рассказать им все, ничего не скрывая, но это оказалось труднее, чем я думал. А вот матери я уже, наоборот, все рассказал, перед тем как она решила пойти в магазин и оплести город заклинанием. Когда я покончил с этим, она выглядела извиняющейся. Прости меня мам за то, что подверг себя опасности. Снова. Но я совершенно не мог с этим справиться. И, похоже, не такая уж это важная проблема. Поэтому она посоветовала мне дождаться Гидеона и, не глядя в мою сторону, оставила одного. Вот теперь я наблюдаю у Кармел точно такой же взгляд.
Мне удалось проворчать что-то типа Извините, что не подождал вас ребята. Я не собирался этого делать. И даже не планировал.
- Чтобы туда добраться, тебе понадобилось четыре часа. Ты что, все это время находился в трансе?
- Мы можем просто сконцентрироваться? – вставляет замечание Томас. Он просит об этом с большой осторожностью, с обезоруживающей улыбкой на лице. – Что сделано, то сделано. Кас остался жив. Выглядит немного бодрящим, чем раньше, но все же он дышит, он живой.
