и промолчала.
– Я точно знал, когда граница была нарушена. Город… город живой, и мы с ним связаны. – По шкуре дракона прошла мелкая дрожь. – Мой брат вернулся.
– И убил тебя?
– Нет. В этом не было нужды. Мы и без того были обречены.
– Тогда зачем вернулся?
Нет, в самом деле не понимаю этого вот желания плюнуть врагу в рожу. Оно, конечно, душевные порывы – дело такое, труднопредсказуемое, а с другой стороны – небезопасно же. Враг и обидеться может.
– Он привел своих детей, дабы показать им град обреченный.
Экскурсия, значит.
Матушка рассказывала, что ее тоже на экскурсию однажды водили. В музей то ли искусства, то ли культуры, то ли всего сразу. И печалилась, что мы-то с Эдди так и останемся неокультуренными.
– И ты его убил?
– Нет.
Ничего не понимаю.
А как же сиу? Воззвание к богам и все такое, гнев вышний, проклятье.
Проклятье вот точно существует, иначе мы бы тут не болтали, а спала бы я крепко да спокойно.
– Говори уже, – поторопила я дракона, который как-то сумел пристроиться на троне. Золотые лапы его опирались на подлокотники, хвост уходил под трон, а сам дракон сгорбился, вывернув спину неестественным образом.
– Сперва он пришел один. Ко мне. Город… город уже впал в безумие. Мои родичи, возможно, не до конца осознавали все то, что нас ожидало, но чувствовали близость смерти. И она пугала.
Понимаю. Живешь-живешь себе вечно, весь такой могучий и распрекрасный, а тут раз, и все.
Обидненько.
– Этот страх окончательно лишил их разума. И кровь тех, кто еще оставался в городе, пролилась на плиты его. Сперва убили всех рабов, даже тех, кого прежде не удостоили бы взглядом. Забойщики скота и золотари, те, кто топят жир и моют улицы, те, кто занимается самым тяжелым бессмысленным трудом, были призваны. И удостоены дара любви.
В гробу я такие подарочки видала.
– А затем… они будто соревновались меж собой в жестокости.
– А ты?
– Я смотрел.
– Ничего так занятие.
– Знаешь, – дракон вздохнул, и меня опалило жаром, – на самом деле я вдруг осознал, что власти у меня нет. Меня величали Солнцеподобным. Я имел дворец и трон. Но это ничего не значило.
– Как для кого.
Вот у меня ни дворца, ни трона, хотя, конечно, не сказать, чтобы данное обстоятельство сильно печалило. Но знаю людишек, которые бы за кусок этого трона в личное владение бабушку родную удавили бы. И совестью, главное, не замучились бы.
– Дело в ином. – Дракон покачал головой. – Я пытался их остановить. Там, на грани.
– Не вышло?
– Нет. Мой дворец опустел, и лишь те, кого связывали со мной узы любви, остались в нем. Впрочем, жизнь покинула их довольно-таки быстро, хотя и не так быстро, как тех, кто оказался в руках моих сородичей.
В общем, драконы свихнулись.
И хорошо, что они вымерли, ибо… стоило лишь представить, что они вдруг взяли и вернулись в наш мир, как мне поплохело.
– Так что с твоим братом?
– Все в свой черед, проклятая. Не спеши.
– А мне кажется, что не я спешу, а ты время тянешь.
– Возможно. Я давно уже ни с кем не беседовал.
Подул ветер. Холодный, раздражающий, и по залу пронесся кусок сизой пыли. Золото внезапно поблекло, да и сам дворец вдруг показался… ветшающим?
Древним?
Таким, что вот-вот развалится.
– После рабов низких они взялись за других, за тех, кто пользовался свободой воли и выбора. Настоящей свободы никогда не существовало, но те, кто жил рядом с нами, искренне в нее верили. Но и она закончилась. И на площадь пошли мастеровые, ремесленники, целители и все те, кто веками жил бок о бок с нами, веруя в собственную исключительность.
– И так они истребили всех?
– Верно.
– И принялись друг за друга?
– Тоже верно. Они вдруг вспомнили, что можно бросить вызов. И принять его. Сойтись в поединке, меряясь силой. – Дракон прикрыл глаза из чистого золота. – Они уходили и уходили, один за другим… и город жадно пил их жизни. В нас оставалось еще много жизни. В каждом из нас. Хватило надолго.
А я вдруг увидела двух драконов, там, высоко в поднебесье, пожалуй, даже выше, чем поднимаются падальщики. Драконы кружили, и кружили, и еще кружили, пока в какой-то момент не бросились друг на друга, превратившись в одно уродливое создание.
А потом рухнули.
Оба.
– Я смотрел. Я не пытался вмешиваться, понимая, что это тоже часть пути. Пути обреченных.
Сейчас слезу смахну. Тоже мне, обреченные. Заигрались и получили по заслугам. Да, определенно, с сочувствием у меня не ахти.
– Мой брат появился, когда город, напившись крови, окончательно ожил. И отделился от воли моей. Брат пришел на рассвете. И лестница покорилась ему. Она спела ему и детям его песнь, но те остались глухи. Они минули семь галерей, и ни в одной не осталось мертвеца. Они отворили золотые врата, и колокол промолчал.
Выходит, там и колокол есть?
– А… если бы зазвенел? – на всякий случай уточнила я. А то ж оно раз на раз не приходится. И как знать, не случится ли мне еще в каком городе побывать.
Не то чтобы я планирую, но жизнь – она такая.
– На звон его отозвалась бы кровь. Она бы поспешила покинуть тело.
Ага, то есть надо радоваться, что не зазвенел. Чем дальше, тем больше начинаю понимать, насколько нам повезло.
– Брат пришел ко мне. Он ступал по плитам, на которых лежали мертвецы…
А вот мертвецов я как раз и не заметила.
Там вообще было как-то на редкость чисто для древнего дворца.
– Он прикасался к ним, и они становились пеплом.
Тогда понятно – пепел не труп, его так просто не заметишь.
– И дворец плакал, и город плакал, понимая, что настал час нашей гибели.
– Вашей?
– Мы были связаны с городом от моего рождения. Я был сердцем от сердца.
Красиво. Только непонятно.
– Мой брат поднялся по лестнице. И вновь же стражи, что охраняли меня, остались недвижимы. А после я понял, что они лишились того подобия жизни, которым обладали. Он выпил их. И, оказавшись передо мной, произнес…
Дракон замолк.
А я не торопила.
– Он сказал: «Здравствуй, брат».
– А ты?
– А я попросил убить меня быстро.
– А он?
Дурацкий разговор. И сон не лучше.
– Он усмехнулся. И ответил, что не станет марать руки кровью. Что он здесь лишь затем, дабы убедиться, что я буду наказан богами.
– Богами?
– Он… он сильно изменился. Он стал одержим. Теперь я думаю, что, возможно,
