Амадо кашлянул. Ноль реакции.
Поздоровался. Опять то же самое. Сидит пенек пеньком, в стенку смотрит…
Подошел и тряхнул женщину за плечо.
– Сеньора Веласкес!
И снова – бесполезно! Так… Амадо решительно взял ее за волосы, собранные на затылке в узел… кстати, почему такая прическа? Наряд домашний, а прическа вполне себе уличная, даже шпильки с жемчужинками есть.
– Сеньора, вы меня слышите?
Бесполезно. Лекарства? Амадо бесцеремонно (все равно не сопротивляется) повернул женскую голову к свету, вгляделся в зрачки. Как они? Расширяются, сужаются?
И чертыхнулся.
– Дежурного некроманта сюда! Быстро!!!
Долго ждать не пришлось. Но прибыл Хавьер еще более разозленный, чем обычно.
– Что случилось, Риалон?
– Может, мне и показалось, – честно сказал Амадо. – Я не отец, у меня дара нет. Но – посмотри. У нее в зрачке – крест.
Хавьер почти с сочувствием поглядел на следователя. Да, Риалонов он не любил и терпеть не мог. Но вот чтобы так… он впервые подумал, каково сыну некроманта было родиться неодаренным. Трагедия.
В семье Карраско это так и воспринималось, даже хуже. И таких детей буквально выкидывали на улицу. Разве что не в канаву, но и так приятного было мало. А Амадо? Отец его не бросил, парень даже в чем-то разбирается, но… ему, наверное, тоже было неприятно.
– Давай посмотрю.
Хавьер и подавно не церемонился. Поворачивал женщину, словно куклу…
– Ты прав, Риалон. Проклятье, как есть.
– И?..
– Интересно, кой дурак получал с нее признание? Под «Крестом» она и говорить-то толком не могла!
Амадо задумчиво кивнул.
Знал он это проклятье, называется «Могильный крест», если уж правильно, накладывается на жертву, и та через три дня умирает. Впадает в оцепенение, ничего не соображает, ни на что не реагирует, умирает от остановки сердца. Вполне гуманно, даже безболезненно. Почти эвтаназия.
– Если срок – с ночи?
– Я бы предположил, что с вечера, да.
– Она просто могла блеять какие-нибудь глупости. Вроде «Это я…», или «да, нет, страшно…». Дело полицейских не разбирать такое, а тащить и не пущать.
– Тоже верно.
– Можешь разобрать, кто накладывал, когда…
– Конечно. И снять тоже. Но лучше не здесь, а в лаборатории.
– Я сейчас распоряжусь, ее отведут, а потом пусть вернут сюда же. Хорошо?
– Конечно. Но ты знаешь, Риалон? Допрос не раньше чем через три дня, а то и позднее. Как в себя придет…
Амадо кивнул. Знал он про «Могильный крест», знал. Отец рассказывал в свое время.
Проклятие-то гуманное, и смерть безболезненная. А вот остальное…
Накладывать должен только некромант. Артефактом такого эффекта не добьешься. Не тот случай. Правда, некромант может быть даже начинающим. Это одно из самых простых и легких проклятий. Легко распознать, увидев рисунок креста в зрачке, легко снять, легко наложить…
Правда, жизненные силы оно выпивает преотлично. Считай, лет пять жизни сеньора Веласкес уже потеряла. Могла бы и больше. Времени для наложения проклятия тоже много не надо. Может, минут пять, и то многовато.
Впрочем, задумано было неплохо. У наложивших проклятие были хорошие шансы на успех. Труп, женщина рядом с ним, муж, жена… считай, и признания не надо. Все ясно. А сейчас, в преддверии королевских похорон и коронации, кто там с чем будет разбираться? Сунули бы ее на пару дней в камеру, там бы она и померла. И концы в воду.
И кто у нас в Римате такой хитровыдуманный завелся? Амадо очень не отказался бы с ним познакомиться поближе. И потрогать. Лучше – ногами, недавно на сапоги новые металлические набойки поставил.
* * *
Его высочество Хоселиус Аурелио смотрел в зеркало. Да, пока высочество. До коронации.
Зеркало привычно отражало усталого бледного человека с наполовину седыми волосами.
Очень усталого.
Говорят, все надо делать вовремя. А уж корону передавать… никто не думает, что если монарх сидит на престоле пятьдесят лет, то его наследник… да ладно! Он может и вовсе не успеть поцарствовать.
Может. Тогда на трон сядет внук монарха-долгожителя.
А если успеет?
Если власть сваливается на тебя, как… как птичье дерьмо?!
И что с ней делать?
И на кой демон она нужна?
Отцу, понятно, было нужно. Хотелось, рвалось, чесалось, как ни обзови, это было – ЕГО! Даже в семьдесят с хвостиком Аурелио Августин был отличным правителем. Жестоким, умным, расчетливым, хладнокровным…
А вот Хоселиус Аурелио… Не чувствовал он в себе такого.
Он был рядом с отцом, он учился, он честно выполнял все протокольные мероприятия, он…
Он – пытался. Попытка – не пытка?
Это еще как посмотреть! Когда на тебя все смотрят, когда ждут от тебя решений, управления, да хоть чего-то… хоть бы и рявканья во весь королевский голос!
А ты ничего сделать не можешь.
Или можешь, но понимаешь, что это не то, не так, что отец поступил бы иначе, и это было бы лучше… что на тебя смотрят с осуждением, что сравнивают с отцом, что за спиной раздаются шепотки…
Хоселиус Аурелио кожей их чувствовал.
И слова, и взгляды, и осуждение, и…
Как тут быть? Что делать?
Отказываться от наследства? Передавать все сыну? А справится ли Бернардо? И не вызовет ли это волнений?
И… а вдруг Хоселиус справится лучше сына?
Да, бывает такое, он хуже отца, но лучше своего ребенка способен управлять государством.
Или нет?
Хоселиус едва не застонал, глядя в зеркало. Так и слышался голос отца: «Ну что ты за балбес? Неужели не ясно, как твое решение отразится на внешней политике?» Что делать?!
Что делать, как делать, зачем?! И нужно ли что-то делать? Самому – или кому-то поручить, а если да, то кому именно?
Хоть кричи, хоть стони, а результат… есть ли результат? Будет ли?
Скоро похороны, потом коронация, и все. Ни отказаться, ни уйти, ни…
– Дорогой?
– Я просил не беспокоить, – сверкнул глазами его величество.
– Даже мне? – Алехандра Патрисия Роблес вошла медленно, показывая и свою фигуру, и свою грацию, обычно это помогало отвлечь его высочество от проблем… не в этот раз.
– Даже тебе.
– Дорогой мой… – Алехандра преотлично поняла, что начни она возмущаться – вылетит вперед своего визга. И захлопала ресничками. – Я так страдаю, когда вижу твое горе… так тяжело терять родителей…
Хоселиус мог бы сказать, что тяжело не терять родителей, а расхлебывать последствия потери. Но промолчал. А зачем говорить?
Любовница уже уселась ему на колени, поерзала круглой попкой в нужном месте, так, что мужчина ощутил отклик организма на едва прикрытые коротким домашним платьицем прелести. Да и под платьем ничего нет.
Не решу проблемы, так хоть отвлекусь от них. И мужчина поудобнее пристроил даму к столу.
Алехандра привычно изобразила восторг, прикидывая, что попросить у любовника в этот раз. И может… чем она не королева? Если раньше папаша запрещал бедненькому Хосе жениться, то теперь дорога открыта! Надо, надо пробовать!
Ах, дорогой, ты просто тигр!
* * *
Как известно, ищи кому выгодно.
Так что первым делом Амадо решил наведаться к матери Джинни. Так, ради интереса. Посмотреть, что там за чудо такое, о котором с ужасом говорил сам Серхио Вальдес. Он демона-то не побоялся! А тут что?
Сеньора Арандо, Наталия Марина Арандо, жила на калле Мендес. М-да… есть такие улицы в Римате.
Вот калле Виарте, которая идет перпендикулярно – чистая улица. Там и дома шикарные, и освещение, и мостовая. А калле Мендес – скорее, закоулок. Вроде и рядом с чистым кварталом, даже внутри него, но… это как в хорошем доме. Есть помещения для господ – есть для слуг. Вот калле Виарте было для господ, калле Мендес для слуг. И этим все сказано.
И освещения нет, и домишки откровенно паршивые, и даже запахи… вот как так получается?
На калле Виарте пахнет фиалками и морской свежестью. А войдешь на калле Мендес – и там воняет жаренной на прогорклом масле рыбой и постиранными шмотками. Нет, не вещами, а вот именно что дешевым шмотьем. Да вон оно, и висит на заборе.
