Но как объяснить это брату?
Феола решила так просто не сдаваться и проследовала в здание таможни.
– Ваши документы?
Документы все были у ританы Долорес. Она их и отдала таможеннику. Тот протянул бумаги симпатичной бледненькой девушке, которая и принялась вносить данные во все бумаги.
Привилегия благородных. Сами они декларации не заполняют.
Даже если торгуют – могут приказать за них все внести. Хотя стараются не злоупотреблять. В меру, сеньоры и таны, в меру. А то злопамятный таможенник кому хочешь жизнь испортит.
Ксаресы ничем не торговали, управились быстро.
Товаров нет, оружия нет, обыск проведен выборочно…
Таможенник расспрашивал, девушка писала, Феола оглядывалась по сторонам.
И… показалось ей, что ли?
К людям она приглядывалась всегда, такова уж природа ее силы. Если таможенник – самый обычный человек, с зубной болью и гастритом, то вот его помощница…
Она человек?
Феола не знала.
Вроде как и человек. И маг воды.
И еще что-то… не понять, что именно. Словно сквозь водяную линзу смотришь, все колышется, размывается… но и не спросишь ведь о таком.
Вот так вот подойти к человеку… простите, а вы точно человек? Будь они один на один, Феола не постеснялась бы. А на таможне, когда кругом полно людей… нет, не надо.
Она просто имя девушки запомнит и потом сюда наведается… но правда! Не человек она, что ли?
Но выглядит-то человеком!
Руки-ноги, голова, все на месте, все вполне себе нормальное… не просить же ее раздеться?
Ничего не ясно, а вот вопросов полно.
За размышлениями Феола и заполнение деклараций пропустила, и выборочную проверку их имущества, и даже на тана Анхеля не цыкнула, когда тот принялся помогать ее сестре.
Таможня.
Непонятно только, как девушку зовут. Но внешность Феола хорошо запомнила. Изучила и не собьется. Вот устроится она на новом месте и обязательно сюда заглянет.
Зачем?
А вам не любопытно?
А ей вот очень даже любопытно. Обязательно она сюда вернется!
* * *
Бывает же такое?
Вроде бы и симпатичный человек, и внешность приятная, но какой же он противный! До ужаса!
Амадо подозревал, что Хавьер думает о нем то же самое. Но это уже его проблемы.
– Добрый день. Убийство Веласкеса.
– Ваше? – вежливо сморщил нос некромант.
– Мое, – так же вежливо отзеркалил Амадо.
– Плохое дело, – не без злорадства сообщил Карраско. – Он не поднялся.
– Как?
Ответом Амадо был кивок на стол с покойным, прикрытым белой простыней. Мужчина пригляделся к покойнику. А ничего так, надо сказать.
Ни брюха, ни уродства, вполне симпатичный мужчина был при жизни, это точно. Жена им точно была довольна. Если и не в постели, то на улице и перед подругами покрасоваться – точно.
– Вот так. Ни тушкой, ни призраком, ни через зеркало – никак!
– Хм… – глупых вопросов Амадо задавать не стал. Да, он терпеть не мог Карраско, но признавал его профессионализм.
– Именно. Если бы его просто истыкали ножом, такого бы не случилось.
– А нож далеко?
– Вот он.
Действительно, самый обычный нож, чуть ли не хлеб им резать… острый, но не уникальный кинжал.
– Сколько на нем ран?
– Восемнадцать. Две смертельные – в сердце и перерезано горло. Остальные – так, словно его просто потыкали.
– Хм… а какая рана была первой? В сердце, в горло?
– Думаю, в горло.
– Остальные раны могут быть для отвода глаз?
– Преспокойно.
Амадо подумал еще какое-то время. Но недаром он был Риалоном. И отца с детства слушал… какой мальчишка откажется послушать о преступлениях? Это уж потом увлекся наукой, а в детстве-то… только говори!
– А нож действительно тот самый? Которым нанесены раны?
Карраско тоже хмыкнул.
– Сейчас проверим. Недавно появилась интересная теория. Якобы все предметы состоят из мельчайших частиц… так вот. Когда предметы взаимодействуют, они оставляют друг на друге эти частицы. Их может быть совсем мало, но они будут. И их можно определить по заклинанию сродства.
– Вы им владеете, тан? Или пригласить специалиста?
– Владею, – отмахнулся Хавьер. Неприязнь отдельно, работа отдельно. Он достал из-под простыни, которой был накрыт покойный, широкий клинок, откинул простыню и принялся проводить над ним какие-то манипуляции.
Амадо тем временем осматривал труп. Да, ему необязательно это делать, но лучше составить свое впечатление. Хотя и так понятно.
Покойный Веласкес был хорошо сложен, одарен природой, ухаживал за собой и следил. Татуировок нет, шрамов тоже нет. Рельеф хороший… явно нравился женщинам.
Раны.
Одна такая, что горло располосовали чуть не до позвоночного столба, должно быть, кровь хлестала, как из зарезанной свиньи. Оттуда и «кровь на потолке, и на стенах». Кстати… Амадо быстро пролистал дело.
Ага. На Вирджинии крови почти не было. Руки в крови, лицо в крови, как если бы она руками за лицо схватилась, на одежде несколько пятен. Амадо прищурился на нож. Прикинул его к ране на горле… нет. Не сходится что-то.
Прав Вальдес, таким ножом горло не перережешь. Размахнуться можно, а вот перерезать… это сложно. Даже очень сложно. Да, две раны, в горло и в сердце. А остальное – так, порезы. Это даже сейчас видно.
– Смотрите, – Хавьер держал заклинание.
Нож светился синим цветом.
И такие же синие огоньки бегали по ранам мужчины. Почти по всем. Кроме горла и сердца.
Хавьер отпустил заклинание и вытер пот со лба. Все же некромант он слабый. Не чета дядюшке Вальду.
– Сейчас сяду, напишу протокол.
– Две раны нанесены другим оружием. Остальные – этим.
– Именно.
– Осталось выяснить, что это за оружие и куда оно делось…
Амадо еще раз прикинул траекторию удара по горлу.
Да, только так. Только зайти сзади, обхватить – и полоснуть. Но это не для женских рук и не для женских сил. Хотя на Вирджинию он еще посмотрит. Но… уже сейчас можно сказать Вальдесу, что чутье его не подвело.
На месте преступления явно был кто-то третий.
Осталось выяснить, кто именно это был и куда он делся.
Начал Амадо с самого простого. Чего разгуливать по городу, если супруга покойного, она же главный подозреваемый, она же свидетель преступления, что не исключено, сидит у них под замком?
Камера предварительного заключения.
Нет-нет, не надо рисовать себе узилищ и прочих ужасов. Все очень простенько и без излишеств. Беленые стены, металлическая кровать, привинченная к полу, на ней тюфяк, подушка, одеяло. Не сказать, чтобы очень уж пышные и мягкие, но… был грех!
Пару раз Амадо там и сам преотлично отсыпался. Когда работы наваливалось – хоть убейся. И когда Альба была особенно не в духе.
Очень уютно, очень миленько. И унитаз в углу, скромно прикрытый ширмочкой, и даже стол и стул. Это ведь не тюрьма. Этот камера предварительного заключения именно для серьезных клиентов. Обычную шваль можно и в «ячейки» сгрузить, а сюда попадают таны или вот, как сейчас, ритана.
Сидит, смотрит в пол, на лице написано полнейшее равнодушие к своей судьбе…
И что это может значить?
Амадо кивнул охране и снял с гвоздика ключ. Вошел в камеру.
На него даже глаз не подняли. А вот сам он рассматривал Вирджинию Монику Веласкес с большим интересом. Что ж там за красота такая?
А вот такая.
Ей бы огня побольше, и Джинни была бы неотразима. Высокая, выше среднего роста, статная, не полная, а вот именно что статная, с роскошной грудью и бедрами, с правильными чертами красивого лица, она напоминала те фигуры, которые водружали на носу кораблей.
Черные гладкие волосы, черные глаза, с таким, черешневым отливом… красиво.
Но стоит помнить, что фигура на носу кораблей называлась гальюнной, потому как там же располагалось и отхожее место [4]. Так что фигура его даже слегка маскировала. А вот что скрывается за маской этой женщины?
