в стене? Эй, очнись! Зачем Рашийону нужна леди Сабина? Скажи мне!
― Он приказал нам найти… девушек от восемнадцати до двадцати пяти, со светло-каштановыми или светлыми волосами, они должны быть поцелованными…
― Зачем? С какой целью?
Двое охранников подземелья приближаются к камере. Они тоже чувствуют, что конец близок. Фольк молчит, смотрит и слушает с вниманием, не упуская ни одной детали.
Когда Макс не отвечает на мой вопрос, я пускаю в ход дополнительные театральные приемы: несколько раз шлепаю его по щеке, поливаю его из ведра с мочой.
― Почему? ― требую я.
Его голос едва слышен на фоне булькающей во рту крови.
― В приказе не было сказано. Но ходили слухи. Одна из шлюх Рашийона сбежала… сбежала два… два… двадцать два года назад…
Моя рука инстинктивно летит к охотничьему ножу, и прежде чем он произносит следующее слово, я рассекаю горло Макса от одного края до другого.
Я отступаю назад, кровь капает с лезвия на мои кожаные сапоги. Тело Макса, наконец-то отправленного в подземное царство, обвисает на запястьях, привязанных к решетке.
Мои легкие борются за кислород. Я так крепко сжимаю нож, что, кажется, никто не смог бы вырвать его из моей руки. Это было близко ― слишком близко. Макс почти сказал правду, которая поставит Сабину под прицел всех влиятельных людей во всех семи королевствах.
Стражники бросаются осматривать Макса на предмет признаков жизни ― откровенно говоря, это излишне, учитывая, что его голова едва держится на плечах.
Самый низкорослый из стражников восклицает:
― Пленник мертв!
― Черт! ― Я сплевываю на пол и издаю разочарованный рык, словно этот факт меня раздражает. ― Я хотел выжать из него еще один ответ. Я собирался только пригрозить ему ― лезвие соскользнуло.
Фольк с сомнением хмыкает, так тихо, что этот звук улавливают только мои уши.
― Наконец-то он заговорил, ― говорит более низкий солдат. ― Что он говорил? О Рашийоне? Я едва мог его понять…
― Он сказал, что Рашийон разбудил грифонов, ― говорит другой солдат, обладающий мерзкой особенностью пахнуть печеными бобами.
― Нет, после этого, ― говорит первый. ― Что-то о шлюхе, которая сбежала двадцать два года назад…
― Два года назад, ― резко рявкаю я. ― Он сказал два года назад, идиот. Прочисти свои уши.
Тот нахмуривает брови.
― Клянусь, я слышал, как он сказал…
Я злобно перебиваю:
― Он вообще едва мог говорить. Запинался после каждого слова. Или ты сомневаешься в этом?
Я тыкаю острием ножа в свое родимое пятно на груди. Каждый Золотой Страж знает, что у меня превосходный слух.
Но у капитана «печеные бобы» есть хребет.
― При всем уважении, Вульф, я слышал, как он произнес число ― двадцать два. Что-то случилось двадцать два года назад с королевской шлюхой.
Мне приходится прикладывать усилия, чтобы держать себя в руках. Повернувшись к Фольку, стоящему в тени, я спрашиваю:
― Фольк, а ты что слышал?
Вид практически обезглавленного человека не смущает Фолька, он проводит пальцами по своим волосам. Затем не спеша затягиваясь трубкой, смеется над солдатами.
― Вам, любителям грога, стоит вычистить серу из ушей, как сказал Вульф. Этот ублюдок сказал ― два.
Я удовлетворенно хмыкаю, услышав подтверждение Фолька, хотя и беспокоюсь о том, во что мне обойдется его ложь, когда он неизбежно придет за расплатой. А Фольк всегда это делает. Даже с друзьями.
Я выдумываю на ходу:
― В борделе на Кинг-стрит есть шлюха, которая, по слухам, из Волкании. Фольк, сходи проверь ее. Кажется, она работает там как раз два года. Может, она прояснит что-то из того, что сказал этот ублюдок.
Он кивает.
― Считай, что дело сделано.
Я прослежу, чтобы Фольк ничего подобного не делал, но даже если стражи отыщут Карлотту, найдется немало людей, которые подтвердят, что она работает в Астаньоне уже несколько десятилетий, так что этот след приведет в тупик.
Я выливаю остатки воды из ведра себе на голову, встряхивая распущенными волосами, как собака, а затем натягиваю на грудь скомканную рубашку.
Я окидываю капитана «печеные бобы» холодным взглядом и приказываю:
― Вы двое. Займитесь телом. Приберите в камере.
И только когда я прохожу половину коридора, а сердце все еще колотится в груди, Фольк догоняет меня. Даже прихрамывая, этот ублюдок быстр.
― Двадцать два года. ― Голос у него низкий и уверенный. ― Я знаю, что я слышал, Вульф. Двадцать два года назад в Астаньон сбежала волканская шлюха, а теперь Рашийон рыщет по нашему королевству в поисках девушки того же возраста, с волканскими чертами лица и крестным поцелуем? Я готов поставить свою здоровую ногу на то, что сбежавшая шлюха была беременна его ребенком, и прорицательница сказала ему, что это девочка. ― Он проводит рукой по щетине, покрывающей его челюсть. ― И что я знаю, кто этот ребенок.
Мышцы напрягаются, и я прижимаю его за горло к стене, прежде чем успеваю остановиться. Мои губы приподнимаются в оскале, как у животного. Успокойся, Вульф. Он твой друг. Он не представляет опасности для Сабины.
Медленно я убираю руку с его горла, а затем снова провожу ею по своим спутанным волосам.
― Ты всегда был слишком умен для своего блага, Фольк.
Он усмехается, растирая горло, и бормочет:
― Теперь многое обретает смысл.
Я облизываю губы, бросая на друга предостерегающий взгляд. Я намеренно не прячу в ножны свой охотничий нож, залитый кровью Макса. Может, у нас и есть общее прошлое, но Фольк должен знать, что я без колебаний убью его, если он будет угрожать Сабине.
Он фыркает, кладя тяжелую руку на мое напряженное плечо.
― Я прав, не так ли? Ты, влюбленный ублюдок.
***
― Лорд Райан, ― обращаюсь я, наклонив голову.
