Лилиана всё время одергивала меня и напоминала, что рассматривать этих людей нельзя. Что мы прислуга и должны смотреть в пол.
Когда кто-то из этих господ приближался, вереница горничных останавливалась и приседала в ожидании пока она или он пройдёт.
Все они важно ходили о чем-то разговаривали и почти не обращали внимания на нас горничных.
Конечно, ведь мы, люди низшего сорта. Идём себе серо-голубой массой, нечего на нас и смотреть.
Наконец мы остановились у двери. Паулина открыла её и мы вошли в помещение где красота закончилась. Тут было все, как и внизу, откуда мы пришли. Обычные стены, простые окна, дощатый пол.
После распределения обязанностей, я с Лилианой пошла в одну из комнат, которая называлась — гладильная. Тут нам предстояло весь день гладить портьеры, ламбрекены и готовить кисточки.
В гладильной очень жарко, от большой печи, на которой греются утюги. Они тяжёлые и страшно неудобные, но пришлось приспосабливаться. Нужно было гладить аккуратно, стараться не повредить дорогую ткань штор, осторожно прикладывая утюг.
И хоть никогда раньше я не гладила, вскоре наловчилась делать и это. В таверне у Жанеты не было утюга, он там был просто не нужен. Комнаты для постояльцев в её таверне недорогие, а значит и бельё в них никому и в голову не придёт погладить. Это просто не нужно.
Целый день, с одним лишь перерывом на обед, мы гладили шторы.
К концу дня я страшно устала и почти валилась с ног. Всё тело болело от таскания туда сюда тяжеленого утюга. Хотелось скорее съесть свой ужин и свалиться в кровать.
— Что это за работа? Я ничего не чувствую. Со свечами никогда так не уставала, — стонала я перед сном.
В кровать я упала и почувствовала долгожданное избавление от всего. Хотелось просто закрыть глаза, ничего не говорить и не делать.
— Ага, тебе хорошо говорить, ты пару дней сейчас погладишь и снова пойдёшь свечи разносить. А я уже столько дней с этим утюгом стою. Запарилась вся. Хоть бы скорее шторы перевешали. Потом их снимут и спрячут до следующего приёма. Они помнутся в сундуках, а потом снова гладить.
— Да, утомительно, — сказала я мечтательно.
Надеюсь, меня поставят обратно на свечи. Иначе, как же я снова увижу человека в саду?
— Не то слово — утомительно, это просто ужасно. Я хочу домой. Там я и за день не делала столько работы, сколько здесь меня заставляют делать за час.
— Я домой не хочу. Потому что у меня нет дома, — я закрыла глаза.
— А родители? — Лилиана смотрит на меня из-под одеяла. Она всегда спит кутаясь.
— У меня нет родителей. Я — сирота. Меня приютили добрые люди и всю жизнь я прислуживала у них в таверне.
— Как это? — приподняла она голову от подушки.
— Что — как это? — я тоже высунулась из-под одеяла.
— С детства прислуживала?
— Да, с самого раннего детства.
— Бедненькая. А мои родители меня любят.
— А почему отдали сюда?
— Они бедные, а за меня давали деньги. Нас пятеро дочерей. И я старшая. Замуж меня никто не берёт. Потому что семья бедная, а мне уже двадцать пять. Они подумали, что это хорошая для меня возможность, поступить на королевскую службу.
— Ну, тут они правы, — посмотрела я в тёмный потолок.
— А я знаешь почему согласилась?
— Ну?
— Я хочу встретить какого-то богатого покровителя, — шепчет так, чтобы никто не услышал.
— Но нам ведь нельзя…
— Если он будет богат, он сделает так, чтобы было можно, — она усмехнулась, — только из-за этого я терплю всю эту работу. Но скажу тебе по секрету, на большом приёме, когда будем разносить напитки и кушанья, я собираюсь не упустить свой шанс. Чем скорее меня заберёт какой-то господин, тем больше шансов, что я не попаду в лапы чудовища, которое всех нас съест.
— Не говори, я так не думаю. Нет никакого чудовища, всё это сказки.
— Ага, сказки? — приподнялась она на локте, — А куда пропала Молли?
— Куда? — я тоже привстала.
— Откуда мне знать, но сегодня утром её с нами уже не было.
27
Всякий раз, после такого дня, несчастный и больной, король Себастьен закрывался в своих покоях. Приказывал никого не впускать, даже королеву.
Король страдал.
Он не мог понять, за что на его голову свалились такие напасти. Что он сделал, чтобы заслужить подобное. Душевное его страдание сильнее, чем физическое, оно сводило с ума, лишало сна и тем более покоя.
Себастьен хотел знать две вещи — почему и как с этим совладать. Как закончить враз все мучения. Его и сына.
Иногда в его голову лезли самые отчаянные мысли. Убить. Но в следующий момент Себастьен понимал, на это он не способен. Не в его силах дать такое распоряжение. И хоть страдают люди, он старается всячески возмещать их страдания и потери.
Но каждый раз это труднее и труднее.
Он нуждался в помощи, и почти единственный на кого полагался король, был Архимаг Бернар Форус. Но и он, так же как и другие оказался бессилен справиться с задачей.
Вот уже, какой день король борется с самим собой.
Всё говорит о том, что мага нужно отстранять от должности, что он изжил себя, способности его ослабли и всё что он может так это привозить девушек. Да и это стало невыгодно и постепенно опустошает казну. Платить приходится всё больше, потому что никто в нормальном уме не отдаёт свою дочь на пожизненное услужение королю.
Кто захочет отдать своего ребенка, чтобы потом никогда его не видеть. Никто. Вот и Себастьен не хочет отдать своего сына палачу, чтобы избавить королевство от страшной напасти.
Пока приходиться откупаться, но скоро и этой возможности может не быть.
В дверь постучали, вошел личный слуга, и безмолвно прошел к ложе короля.
— Чего там? — Себастьен устало глянул на записку, которую держал подручный, — снова жалобы и прошения?
— Второй и третий маг говорят, что знают меры по спасению королевства.
Такие слова всегда вдохновляют. И хоть Себастьен уже слышал их много раз, но каждый следующий раз верил по новому, что всё ещё можно спасти.
Он протянул руку взял записку, в которой два мага заверяли в том, что знают ответы на вопросы и просили принять.
— Они как чувствуют, что сейчас я цепляюсь за каждую возможность, — вздохнул король.
— Прикажете впустить?
— Зови, — обречённо махнул рукой Себастьен, — только без жалоб, я не смогу слушать подробности.
Слуга поклонился и пошел к выходу, а через пару минут дверь снова распахнулась, впуская двух людей. Они не были похожи на магов в традиционном понимании, скорее придворные с парой магических атрибутов. У одного на шее странный кулон с фиолетовой жидкостью, а у другого на груди вышит магический посох. Только и всего.
Словно они не желали облачаться в мантии и показывали продвинутость и новизну своего магического мышления. Но ещё было одно обстоятельство по которому король немного не доверял этим людям. Это что-то напускное и подобострастное в их поведении. Уж очень старались понравиться, а король отродясь не любил лизоблюдов и подхалимов.
Как он издавна понимал, маг с достоинством не станет расшаркиваться и ссыпать комплименты, даже королю. Но всякий раз так делают эти двое.
Этот претит.
И вот они здесь, у его ложе. Он даже не удосужился встать, так как не имел в себе сил вставать ради этого визита.
— Ваше высочайшее величество, — начал Казимир. Он старше, ровесник королю, но для мага это ещё не возраст. Одет элегантно, даже слишком, и это раздражает, — мы с Сержио рассудили, что пора уже прийти к вам и раскрыть глаза на все деяния Архимага Форуса.
— Говорите короче, — покривился король.
Сейчас будут поливать грязью Бернара, а король, всё-таки как-никак, по-своему, но любил старика.
— В последние дни старик очень слаб, он не делает практически ничего. Сидит у себя в покое и даже не выходит наружу. Скажу прямо, без обиняков — Архимаг больше не в состоянии выполнять свои обязанности. А мы с Сержио, знаем как спасти королевство, у нас написан подробный план. Вот, пожалуйста, посмотрите.
