Я чувствовал себя абсолютно беспомощным. От моего мнения сейчас ничего не зависело. И если хоть кто-то из нас дал бы слабину, то меня живо упекли бы в какую-нибудь одиночную палату.
Хорошо, если правда в больнице, а не в сумасшедшем доме.
Макди нервно кашлянул, оглаживая бородку:
– Мои актёры не продаются, господин Кормье, – сказал он хоть и уверенно, но без обычной напористости, даже без этого своего грозного, раскатистого «р». – Пожалуйста, не настаивайте, решение не изменится. Мы, разумеется, будем рады видеть вас на представлении в любое время, особая ложа всегда свободна для почётного гостя, – угодливо улыбнулся он. – Что же до компенсации, то лучше обговорить способ оплаты. Размер же меня более чем устраивает… Клермонт, Ирма, вы ещё здесь? – нахмурился он с видимым недовольством. – Берите Келли и ступайте. Финансовые вопросы решаю только я.
Я мысленно перевёл дух.
«Спасибо, Макди».
– Исчезаю сию секунду, – улыбнулся волшебник. Повернулся сперва к Макди, затем к Кормье – намёк на поклон, не больше – и уверенно, как в своём доме, направился к нужной двери.
– Слуги вас проводят.
– Нет необходимости. У меня прекрасная память.
Прозвучало это угрожающе.
Уже за закрытой дверью я расслышал подобострастный шёпот Макди:
– Вы уж извините Клермонта за резкость. Он просто очень волнуется за мальчика – тот ему, считай, как младший братишка…
– Брат? На братьев так не смотрят.
– Ну, да, хе-хе, сын-то больше по возрасту будет…
Я перевёл взгляд на волшебника и хмыкнул понимающе:
– Злишься?
– В ярости, – спокойно подтвердил он.
Ирма захихикала, но смешки быстро перешли в икоту.
Похоже, не только я разволновался.
Насчёт хорошей памяти волшебник не слукавил. Особняк Кормье изнутри походил на муравейник – узкие коридоры с полукруглым сводом, как норы, беспорядочно разбросанные по внешней стене галереи окна, точно пальцем проверченные, развилки и лестницы в четыре-пять ступеней, то вверх, то вниз. Время от времени нам попадались тесные залы-перекрёстки, в которых было по нескольку дверей, но каждый раз волшебник уверенно выбирал нужный путь, и вскоре после очередного поворота мы вынырнули в холле, под парадной лестницей. Выходы сторожил тот самый плечистый дворецкий, однако нас он выпустил без единого слова, точно уже успел получить соответствующие распоряжения от своего господина.
Впрочем, я бы не удивился, если бы так оно и было.
– Поедем в моём фургоне, – свистящим шёпотом сообщила Ирма. Икота у неё так и не прошла. – Боже святый, как же пить хочется!
– Напиться горького вина? – нараспев процитировал я что-то бессмертно классическое, и она рассмеялась:
– Ну тебя! Воды простой хотя бы. Бедные мои детки, уже второй час одни сидят. Как они там?
Когда над моей головой сомкнулись зелёные своды старых яблонь и вишен, я почувствовал себя свободнее, даже перестал прихрамывать напоказ, за что и схлопотал от Ирмы подзатыльник. Правильно, в общем-то – наверняка за нами следили, не сам Кормье, так его прислуга. И если ему донесут, что «покалеченный» юноша вприпрыжку спускается с горы, то…
Додумать эту мысль я не успел.
Ни с того, ни с сего волшебник запнулся о совершенно гладкий камень и застыл – все его немыслимые шёлковые балахоны словно вмёрзли в воздух, игнорируя законы инерции. Следом окаменела и Ирма – не дожидаясь приказа, как идеально выдрессированный зверёныш. Она стянула тяжёлый парик, чтоб не мешался, и прислушалась; мне даже померещилось, что у неё дёрнулось ухо от напряжения.
Чушь, конечно.
И дурацкое освещение – розовато-оранжевый фонарь болтался на высоком столбе туда-сюда, расшвыривая тени вдоль придорожных зарослей. Прозрачная тишина скрадывала расстояние – чудилось, что сглотнёшь здесь, а услышат аж в самом особняке. Я чувствовал себя слегка неполноценным – полуоглохшим и подслеповатым, но волшебник загадочно щурился на хилые заросли бузины, точно уже знал, что может увидеть за ними.
Или услышать.
Тихий треск рвущейся ткани шагах в тридцати различил даже я.
– Значит, не показалось, – равнодушно отвернулся от зарослей волшебник, но с места так и не двинулся.
– Кто там? – нервно зашептала Ирма и подалась назад, прижимаясь ко мне острыми лопатками. Не поймёшь, то ли защищает так, то ли сама боится… Я прикоснулся к её запястью, слегка влажноватому, с отчётливой грубой линией шрама под косточкой, и отчётливо прочувствовал глубинную дрожь. – Думаешь, за нами?..
– Щ-щ-щ, – насмешливо просвистел волшебник, приложив палец к губам, и улыбнулся. – Подождём немного.
Он машинально лизнул ноготь и слегка откинул голову назад – будто бы сонно, с терпеливым предвкушением.
Издевательство.
Я прикрыл глаза ладонью от резкого света и снова попытался разглядеть хоть что-то за сизоватым кружевом бузинных веток.
Трава немного другого оттенка… вытоптанная трава… или тропинка?
«Короткий путь для хозяев?»
Шорохи, сперва едва слышные, становились всё громче, в темноте мерещилось призрачное движение, слишком беспорядочное для ветра, а потом свет фонаря наконец выхватил краешек пломбирно-розового платья.
Теперь по крайней мере стало ясно, почему волшебник так развеселился.
– Здравствуй, Мари-Доминик.
Он произнёс это за мгновение до того, как она вывалилась из зарослей – запыхавшаяся, с красными пятнами на щеках и с разодранным едва ли не до середины бедра подолом. Следом невозмутимо выплыла сухопарая служанка в синем платье. Посмотрела на нас, как на пустое место, и медленно направилась вверх по дороге, к особняку.
– Хороший вечерний моцион, ничего не скажешь, – пробормотал я и схлопотал тычок под рёбра от Ирмы.
Но, кроме неё, никто на мои слова внимания не обратил. Даже волшебник – он, кажется, был полностью сосредоточен на Мари-Доминик.
Взгляд, наклон головы, полуулыбка.
– Я на минуточку, – виновато пролепетала девочка. Она тяжело дышала, упираясь руками в коленки и сильно согнув спину, и часто моргала, но взгляд в сторону не отводила.
– Раз ты так торопилась – значит, хотела сказать что-то очень важное? – коварно предположил волшебник. Пользуясь отсутствием Кормье, он перешёл на вкрадчивое «ты», но она то ли не заметила, то ли посчитала это естественным.
– Ах-ха, – выдохнула Мари-Доминик и вдруг в упор уставилась на меня. – Я видела, как ты летел… – Ирма пружинисто перекатилась на пятках, точно готова была в любую секунду прыгнуть и вцепиться девчонке в горло. – …Но я никому не скажу.
– Разумно, – похвалил волшебник. – И чего же ты хочешь, милая Мари-Доминик?
– По… говорить.
Он посмотрел на служанку, неподвижно застывшую далеко позади, у поворота дороги под расщепленной до самого основания вишней, на раскачивающийся на ветру фонарь, затем на меня – и благосклонно кивнул:
– Разрешаю. Ирма?
Ирма, виновато погладив меня по плечу, шмыгнула к волшебнику.
– Будь хорошим мальчиком, Келли, – серьёзно пожелал он и, как ни в чём не бывало, продолжил спускаться по дороге.
Я остался наедине с девчонкой.
– М-м… Сядем? – неуверенно предложила она и острым подбородком указала на траву под бузиной.
Земля оказалась тёплой и твёрдой. По ощущениям – скорее, нагретый за день кирпич, чем живая почва. Травинки щекотали поясницу сквозь тонкое трико. Мари-Доминик стрельнула в меня взглядом, разом повзрослев года на три, и потянулась ко мне за спину. Сорвала колкий стебелёк с синеватой метёлкой на конце, прикусила, отвернулась.
Похоже, разговор нужно было начинать мне.
– Тебе понравилось выступление?
М-да. Не лучшее начало, но сойдёт.
– Очень, – рассеянно кивнула она и зябко притянула коленки к подбородку. Платье беспомощно задралось. – Знаешь, когда Жоэль тебя стукнул, я перепугалась жутко. А потом вдруг поняла – ты не можешь упасть. Совсем и никогда, даже понарошку.
В голове у меня зазвенел призрачный камертон.
– Спасибо за комплимент.
