-- Сархой? Это что еще такое?
Хуш всплеснула руками и вынула из-под своего тюфяка клочок черной ткани и принялась расправлять его -- повязка на лицо, живо напомнившая Наталье Леонидовне ее мир, последнюю эпидемию и вездесущие аптечные маски. Чуть глуховато из-за плотной ткани, прикрывшей лицо, служанка продолжила:
-- У тебя тоже есть такая, сунехи.
-- А зачем она здесь нужна?
-- В конце осени и начале весны бывают песчаные бури. Ты всегда берегла лицо, сунехи.
Теперь Наталья понимала, почему Луш тыкал себе в рот. Но что же он за воин, если побоялся один раз переночевать в пустыне? Она задумалась и махнула рукой на служанку, чтобы та замолчала. А Наталья Леонидовна поняла, что стоит присмотреться к рабу получше, слишком уж противоречивые сведения получаются
Следующий разговор у них состоялся нескоро, всего за три дня до прибытия жениха. Отослав Хуш и Луша-старого пастуха натаскать воды для мытья и стирки, Наталья пыталась выяснить, стоит ли вообще связываться с рабом. По сути, если ей удастся сбежать, раб нужен будет всего несколько дней – отъехать от места побега подальше. А потом она сможет или купить других рабов, или путешествовать в каком-нибудь караване. Там видно будет, что безопаснее.
-- Я не хочу выходить замуж по воле Барджан айнура.
Раб усмехнулся так, что Наталье захотелось вцепится ему в лицо. Удержалась она с трудом, но сведения были важнее:
-- Ты что-то знаешь о нем?!
С их последнего разговора прошло много времени, у раба была возможность обдумать все и сейчас он с некоторой даже насмешкой смотрел на молоденькую дурочку.
Языки в стойбище обрезали не просто так, а по очень древней традиции. Говорят, многие годы не резали, во многих стойбищах и сейчас не режут, но отец Барджана вспомнил обычаи предков. Считалось, что без них и служат лучше, и знают меньше, да и не смогут предать хозяина. Однако отсутствие языка не делало рабов глухими, не делало их глупее, чем они были. Луш не раз и не два слышал разговоры второй жены со своими служанками – одна из них испытывала к нему сердечную склонность, и раньше он вечерами частенько ошивался у шатра Бахмат.
Он знал, что Бахмат видела жениха Нариз в прошлую поездку в город, вдоволь наслушалась сплетен и новостей и веселилась, рассказывая об этой свадьбе Юрге – своей старшей служанке:
-- Ай-я, какой противный! Старый, на коне, правда, еще сидит, но трех жен уморил родами! В доме у него две рабыни любимые и дети от них есть!
-- Говорят, он очень богат, госпожа? – осторожно спросила Юрга.
-- Это правда. – Бахмат даже помолчала немного. – Только он жен бьет, слуг бьет, вино пьет часто. Говорят, и беременных бил, когда не угодили ему. Оттого и померли. Так что, уж лучше второй женой в стойбище, чем в городе. – Она удовлетворенно вздохнула и улыбнулась, подумав о собственной удачливости.
Возможно, сторонний слушатель такой истории заметил бы, что «зелен виноград», а Бахмат не испытывает любви к падчерице, но раб о таких вещах не думал. Зато сейчас он постарался телом и лицом изобразить, какой ужасный, старый урод и злодей достанется в мужья Нариз.
Бежать одному через Язык Хирга ему и в голову не приходило. Там одиночки не выживают – это знают все. Караван – относительно безопасно, а путника сожрут леарды еще до наступления ночи. Луш видел леарда издалека, когда его везли сюда. Видел также разодранные трупы двух рабов, решивших сбежать. Далеко они не ушли, а всех рабов, что по дешевке закупил тогда Барджан, специально сводили к месту гибели беглецов.
Но сейчас, очевидно, Эрина Милостивая благоволит ему, Муту. В городе он поможет девчонке, но когда они сбегут, когда он снимет с себя ошейник…
Да, несомненно – он, Мут, будет очень-очень богат! Ведь не только пара браслетов у нее будет с собой? Да и на рабском рынке за нее дадут хорошие деньги.
Трудно будет убрать след от ошейника. Трудно будет первые дни. Но потом… не зря он тогда украл фирм у пьяного купца, хоть и боялся, что обнаружат и повесят. Дрожал несколько дней, что вспомнит заезжий гость, как он его, в хлам пьяного, обшаривал и достал заветный пергамент из нагрудного мешочка, сунув туда взамен кусок старой кожи. Но нет, гости убрались из стойбища, так ничего и не обнаружив. А к следующему их приезду Мута уже здесь не будет.
Конечно, раб не знал, что написано в этом фирме, но знал, что такие есть у всех купцов. С этим пергаментом он купит хорошую одежду, прибьется к каравану и вернется домой, в родную деревню. А пока…
Он смотрел в лицо девушки, рассказывающей ему, что именно нужно предпринять для совместного побега еще, согласно кивал головой и показывал, что целиком и полностью поддерживает все планы.
Спала Наталья плохо. Ей не нравилось поведение раба, некоторая вольность, которая появилась в его отношении к ней, тревожило то, что нет точных знаний о дворце, понимания ситуации. Будут ли к ней приставлены стражи там, в доме жениха? Если, черт бы с ней, первая ночь состоится – сможет ли она сбежать потом? Как вообще живут в городе замужние женщины? Здесь, в стойбище они перемещались свободно. Но так ли будет в городе? Она не знала и спросить было не у кого.
Глава 11
Глава 11
О прибытии жениха ранним-ранним утром возвестили визгливые звуки каких-то местных духовых инструментов. Засуетившаяся Хуш кинулась снаряжать госпожу. Прибежали служанки от Ай-Жамы, и через несколько мгновений пожаловала она сама.
Одуревшую со сна Наталью Леонидовну тормошили во все стороны. Дергали волосы, срочно выплетая из двух обычных кос положенную по обрядам хиргову дюжину плюс еще одну -- на счастье, чтобы перебить воздействие богомерзкого числа. Все это Наталье объясняла неторопливо пьющая чай Ай-Жама. Не стесняясь служанок, она поучала:
-- Жениху в глаза один раз посмотри – больше не надо. Потом потупишься, отец место укажет – сядешь. К месту пойдешь – слегка бедрами качни, чтобы ткани заколыхались. Пусть он тобой заинтересуется, пусть ты ему понравишься!
Раздраженная суетой, хихиканьем и шепотками теток и дерганьем за волосы Наталья сварливо спросила:
-- А если не понравлюсь?! Что, он договоренности прервет, от моего приданого откажется и назад в город ускачет?
Ай-Жама поставила пиалу на стол так резко, что чай плеснул на темное дерево. Подскочила к Наталье, одним жестом удалила из шатра гомонящих служанок и «добила» Хуш взглядом – та, пусть и недовольно, но покорно последовала к выходу.
-- Послушай меня внимательно, Нариз-роха, -- Ай-Жама возвышалась над сидящей на коленях Натальей, невольно заставив падчерицу поднять лицо и смотреть снизу вверх, -- Если ты будешь вести себя как капризная дура – этот брак может сорваться. Такое редко, но бывало. Я, -- тут она постучала себе пальцем в грудь, -- не дам тебе позорить имя отца и стойбища. Увижу, что делаешь наперекор, расстрою брак. Так и знай! И ты мгновенно из любимой дочери превратишься в позор стойбища. У людей языки длинные, да и память не короткая. Пусть отец и любит тебя, но такого позора не потерпит – отдаст за любого, кто посватается. Так что, смотри мне, -- теперь она пальцем потыкала в лоб упрямой девице, -- или веди себя пристойно, как положено дочери Барджан айнура, или будешь всю жизнь локти кусать в нищете.
У Натальи от злости раздувались ноздри и чуть не сводило мышцы нижней челюсти, так крепко она сжала зубы. Очень уж хотелось ей открыть рот и послать всех подальше. Однако, она сдержалась – понимала, что здесь, на этой территории Ай-Жама всегда будет сильнее.
Старшая жена крикнула, и служанки робко, на этот раз – молча, вернулись к прерванной работе – заплетали косички, смазывали проборы волос душистым маслом, его же нанесли и на брови, и на щеки. Нижнюю рубашку из тонкого белого батиста, украшенного ярко-алой вышивкой, на нее натянула Ай-Жама лично. Хуш подала довольно узкие штаны – пусть их и не носили каждый день, но почти все степнячки умели скакать верхом и имели подобные в гардеробе. Сверху накинули тонкий шелковый халат алого цвета с плотным, под горло, запахом. Затем последовал черед плохо гнущегося от золотой вышивки, богато расшитого, изумрудно-зеленого сарпона.
