— А где теперь работаешь? — из вежливости поинтересовалась я.
— Да так, разные с-случайные заказы выполняю, — сбивчиво объяснил он, насупился еще больше и принялся ворошить костер палкой.
К счастью, вернулся Макс, как нельзя вовремя. Но мои надежды на то, что он оживит компанию и придаст беседе легкость и непринужденность, не оправдались. Он был очевидно расстроен, с нами сидеть не стал и сразу ушел спать. Наверное, Варвара его, что называется, «отшила». Костер уже полностью прогорел, я уже начала клевать носом и подумывать о том, что надо бы вежливо сообщить гостю о том, что пора бы и честь знать, но тут он предложил такое, от чего всю мою сонливость как рукой сняло.
— Хочешь, я напишу твой портрет?
— Что? — опешила я.
— Ну или хотя бы нарисую. В карандаше. Это недолго, честно, — принялся упрашивать он, даже за руку меня схватил, а потом сразу бросил, как обжегшись.
Предложение застало меня врасплох. До этого момента с меня портретов никто не писал и даже не предлагал. Я всегда относилась критически к своей внешности, даже слишком критически, по мнению хороших подруг. Мужчины же, как правило, смотрели заинтересованно, но сами собой в штабеля не укладывались.
— Ну, хорошо, — сдалась я.
В конце концов, я ничего не теряю. В худшем случае у меня будет неудачный портрет.
Даня немедленно достал блокнот и карандаш и принялся усердно зарисовывать.
— Что, прямо сейчас? — снова растерялась я. — Не видно же ничего.
— Нет-нет, света вполне достаточно, — возразил Даня, не отрываясь от работы. — Я сейчас только набросок сделаю, а потом его проработаю. Все равно у меня в белые ночи бессонница.
Рисовал он и в самом деле недолго — минут десять. Сделал несколько набросков, но показать результат наотрез отказался, пообещав предоставить законченный рисунок на следующий день.
— Тогда до завтра, — попрощалась я.
— Д-до завтра, — рассеянно кивнул он, собирая карандаши и бумагу. Он уже был не со мной, а со своим рисунком.
6. И КЛАД НЕ ДОБУДЕШЬ, И ДОМОЙ НЕ БУДЕШЬ
Должно быть, Макс с Костей поднялись ни свет, ни заря. К моему приходу они успели углубить и расширить яму настолько, что стало понятно — это действительно вход. Он был оформлен двумя грубо вытесанными каменными столбами, а уже упомянутая балка с загадочными знаками, как оказалось, венчала этот внушительный дверной проем. Мощная каменная кладка лишь обрамляла его, а роль двери выполняли грубо обтесанные толстые деревянные сваи, уложенные так плотно, будто их забивали молотом.
— А ну-ка, посмотрим, так ли крепки эти бревна, как выглядят! — Костя от души размахнулся и ударил лопатой в верхний брус. Гулкий удар отозвался в самом сердце кургана, и дерево осыпалось трухлявыми обломками. Часть провалилась внутрь, часть высыпалась наружу. Из темной дыры отчетливо повеяло сыростью. Я невольно вздрогнула и услышала, как сзади заворчал Шарик. Подходить близко он почему-то не решался.
— Прогнили насквозь, — резюмировал Макс, пальцами кроша обломок дерева.
— Еще бы, за тысячу с лишним лет! — радостно подтвердил Костя. — Давай теперь углублять яму, чтобы можно было полностью расчистить проход.
Стоя на краю раскопа, я чувствовала, как во мне поднимается волна беспокойства. Беспокойство было необъяснимым, и я попыталась найти его причину.
— Костя, так что насчет разрешения на раскопки?
— Какого разрешения? А, там трубку никто не берет, — отмахнулся от меня он. — Потом позвоню.
— Ну-ну, — пробормотала я. Смутная тревога донимала меня, как назойливый комар, хотелось даже отмахнуться. И это не была тревога по поводу нелегальности наших действий, а какое-то подспудное растущее чувство, что мы делаем то, чего делать вообще не следует, а не то…
— А что насчет символов, тебе удалось выяснить, почему они здесь изображены? — попробовала я еще раз отвлечь Костю.
К моему удивлению, это сработало: он воткнул лопату в землю, подтянулся на руках и сел на краю раскопа.
— С символами странная история получается. Я могу рассказать о каждом из них, но почему они выбиты здесь вместе и в таком порядке, я пока не разобрался.
— Ну расскажи хотя бы о каждом в отдельности, — попросил Макс.
Я присела рядом с Костей, Макс сложил ладони на черенке лопаты и оперся на них подбородком. Шарик лег рядом со мной, держа настороженные ушки на макушке и тревожно кося глаза в сторону прохода.
— Символ первый — триквестр. — Костя ткнул подвернувшимся под руку прутиком в орнамент из замыкающихся в треугольник полукружий. — Олицетворяет основные положения солнца: на восходе, в зените и на закате.
Он перевел указующий прутик на следующий знак, похожий на многогранную свастику, чьи изогнутые лучи по часовой стрелке складывались в круг
— Громовик, или громовое колесо Перуна, он же Коловрат. Олицетворение солнечного диска.
Третий знак, самый причудливый, представлял собой восьмиконечную звезду из двух пересекающихся заостренных овалов, вплетенных в квадрат.
— И, наконец, самый сложный по исполнению знак. Квадрат Сварога, известный также как Звезда Руси. Четыре луча звезды означают четыре стороны света. Сварог — один из самых главных богов славянского пантеона. Он олицетворял само небо, весь зримый и незримый космос. Тот, кто выковал Землю, твердь земную и твердь небесную.
— А почему ты ничего не сказал о птичьей голове? — удивленно переспросил Макс.
— Потому что здесь и так все понятно, — Костя отбросил прутик и улыбнулся самой довольной улыбкой, только что не облизнулся. — Это же сокол. Рарог.
— Так ты думаешь… — я не осмелилась договорить.
— Я не думаю. Я уверен. — Костя со всей силы вонзил лопату в дно ямы и спрыгнул вниз. — Макс, хватит мечтать, нас ждут великие дела.
Парни заработали лопатами, а я вернулась в лагерь, сопровождаемая Шариком и своими сомнениями. И обнаружила там невесть как материализовавшегося Даню с папкой в руках.
— А я тут тебя жду, — парень вскочил и неловко сунул мне папку в руки.
— Вот. Готов.
— Кто готов? — мысли не сразу перескочили на события вчерашнего вечера, — Ах, мой портрет?
— Ну, это не совсем портрет, — смущенно пробормотал художник.
Не
