— Эй! — взвился тот в своем углу. — Это воловьи жилы! Знаете, сколько стоит такой материал?!
— Рози, — велела я, — поищи у меня в корзинке серебряный и дай этому господину. И пусть заткнется и не говорит под руку.
— На, жадина! — выкрикнула Рози.
— А вы, надеюсь, — продолжила я, спиртом заливая все инструменты, — не будете нам мешать? У мальчишки есть все шансы выкарабкаться, если оказать ему помощь. Так что я была бы признательна, если б вы не стали звать на помощь.
— О, не беспокойтесь, — любезно ответил посетитель. — Я вам даже могу помочь, если нужно.
— Господин Кристиан?! — возмущенно выдохнул изумленный врач.
— Что? Не могу же я обречь молодого пациента на смерть, — возразил тот, кого называли Кристианом. — Придется делать за вас вашу работу!
А я, приготовив все необходимое, обернулась к отцу.
— Ну, а теперь придется дать ему наркоз, — сказала я. — Будете… гхм… анестезиологом. Дайте ему по голове киянкой, чтоб потерял сознание.
— Что?! — ахнул отец.
— Вырубите его. Вы же мясник, полагаю? Значит, знаете, куда надо бить. Только аккуратно. Оберните киянку полотенцем.
— А иначе нельзя?
Я указала на мальчишку.
— Ему итак больно. А мы будем тыкать в него иглой. Это еще больнее. Он будет дергаться и может серьезно себе повредить. Ну?
Отец не решался. Глаза его бегали.
— Можете потренироваться на докторе, — вдруг предложил тот, кого называли Кристианом.
А мне нравится этот парень!
Я обернулась, чтобы посмотреть на этого находчивого человека…
И обмерла.
Синие-синие глаза.
Это первое, что я увидела.
Невероятной красоты синие глаза под черными-черными ресницами.
Мне показалось, что у меня кружится голова, и миры стремительно перемешиваются в голове.
Я испытывала острое желания тотчас бежать куда-то с воплем, полным восторга и невероятного потрясения. И одновременно с этим не могла и пальцем пошевелить.
Резко захотелось хлебнуть спирта из докторской бутылки. Почему-то.
«В руки! — резко велела я себе. — Возьми себя в руки и подтяни слетевшие трусы, дурочка! Стыдоба какая! Хотя, конечно, господин Кристиан — этот тот мужчина, при взгляде на которого можно умереть!»
И это было правдой.
Кроме ослепительных синих глаз господин Кристиан был обладателем не менее ослепительных черных роскошных блестящих волос, умопомрачительной красоты лица с тонкими благородными чертами, и роскошной атлетической фигуры.
— По команде «анестезия» будете бить, — велела я отцу мальчишки, как только мой пересохший от волнения язык согласился ворочаться.
Тот вдруг подскочил к доктору и неожиданно тюкнул его киянкой.
Доктор молча сполз по стене.
Он был в добротной, хорошей такой и глубокой отключке.
— Отличная работа, — похвалила я доморощенного растерянного анестезиолога. — Кстати, если не надо держать доктора, то может, выведете вон мать? Это зрелище не для ее глаз.
Работник подчинился.
А мы подступили к мальчишке.
— Все будет отлично, — пообещала я ему. — Анестезия!
***
Мясник тюкнул как надо. Мальчишка был вырублен моментально и надежно.
Как в старые добрые времена до Пирогова, который научил врачей в полевых условиях пользоваться наркозом!
И я сейчас тоже была практически в полевых условиях...
— Вот и отлично, — приговаривала я, уже без опаски щупая рану. — Вот и славно. Сестра, бинтов!
Рози на удивление не боялась крови. И не задавала ни единого вопроса. Все-таки, мачеха здорово вышколила ее, как прислугу…
Она тотчас прискакала с бинтом наперевес. И не спросила, почему я называю ее сестрой.
Я, смочив его в спирту, как следует оттерла кожу мальчишки от крови.
— Отлично!
Кишечник был не поврежден. Это самое главное.
Рана большая, длинная. Но ровная. Бык словно решил мальчишке аппендикс удалить, полоснул внизу живота.
Вправить кишечник было делом минуты.
— Сестра, спирта!
Я подставила Рози окровавленные руки, и она щедро плеснула спирта мне в ладони.
— Шипцы и иголку!
Ужасно неудобно работать без перчаток. Руки скользят.
Но я утешала себя тем, что швов надо совсем немного.
— Нет крючков, вот черт… Вымойте руки спиртом, — резко велела я отцу мальчишки, — и вставьте пальцы в рану. Вот тут и тут.
— З… зачем?! — выдохнул он.
— Мне надо сшить мышцы. Их нужно видеть. Поэтому кожу следует оттянуть.
— Н… не могу!
— Эх вы! Вы же мясник!
— Не могу!!!
— Я могу, — тут же вклинился Кристиан. — Покажете, как надо?
— Валяй, Синеглазка, — рыкнула я. — Только живо!
Руки у него были красивые. Пальцы длинные, холеные. Тонкие, но сильные. Белые манжеты, дорогие запонки. Дорогой костюм.
— Сейчас будешь как мясник на бойне, красавчик…
— Переживу, — ответил он кратко.
Когда я брала его за руку, показывая, что надо делать, я ощутила его силу и уверенность.
И страха в нем не было. То, что надо.
Когда он растянул рану, края ее сошлись, и я взялась за иглу с нитками из воловьих жил.
Игла была не очень удобная. Недостаточно изогнутая. Вместо зажима — допотопные неудобные щипцы.
Но я умудрилась воткнуть иглу с первого раза куда надо и протянуть первый стежок.
— Держи ровно, Синеглазка. Не двигай руками. И даже не дыши.
Завязывать узел тоже пришлось руками. Вторых щипцов для этого у горе-доктора в коробке не оказалось.
— Он вообще ими пользуется?! — рычала я. — Или это такой экзотический жилой комплекс для пауков?!
Пот градом катился от напряжения у меня по лбу. Но первый узел я завязала мастерски!
— Сестра!
Я склонилась к Рози.
У меня все лицо просто плыло.
И девочке не надо было пояснять, что делать. Она сама, без подсказок, быстро отерла мне лоб куском бинта.
И снова плеснула спирта на мои руки, смыть липкую кровь.
— Спасибо, Рози. Второй стежок. Синеглазка, пальцы шире, кому было сказано! И не дышать!
Да, язвить и обзываться — это моя операционная привычка. Словно пар лишний выпускаю…
Кристиан молча подчинился.
После второго стежка я пришла в себя окончательно.
Ослепившая меня красота Кристиана отошла на второй план.
Включилась и заработала на полную мощь профессиональная внимательность. Даже пойманный синий любопытный взгляд не поколебал моего спокойствия.
— Не глазеть, Синеглазка! Смотри на рабочее поле! Все, что важно — там, а не то, что у меня на лбу!
После третьего стежка я пощупала у мальчишки пульс, и четвертый стежок был уже почти идеальным.
— Ох, парень. Живот у тебя будет похож на вспаханное поле. Извини, но чем могу…
Пятый стежок.
Неудобно. Руки скользкие.
— Сильнее, — рычу я на помощника, стараясь добраться до места, где следует сделать прокол. Кристиан натягивает кожу, я колю. Тяну нить, осторожно, чтоб не порвалась, и облегченно выдыхаю, когда понимаю, что живот мальчишки закрыт.
— Хорошо. Кетгут можно убрать. Берем шелк. Руки из пациента уберите! В этом больше нет нужды.
Кристиан вынимает пальцы, растягивавшие прежде рану. Краем глаза замечаю, как Рози дает ему бинты, и он неспешно ими оттирается.
Никакой брезгливости в жестах.
Никакой спешки.
По-деловому и спокойно.
Ай, какой молодец Кристиан! Еще очко в копилку твоей неотразимости. Хотя неотразимее больше некуда!
Шелковые нити у докторишки черные. Не отбеленные хлором.
— Прочные, ну, надо же…
Шить кожу намного легче.
Крови уже нет.
Рози по моему кивку то и дело промокала рану, и к концу операции та была почти суха.
— А из тебя будет толк! — привычно снисходительно хвалю я ребенка.
И только потом спохватываюсь.
Словно вываливаюсь из своей операционной и снова оказываюсь тут.
В кабинете трусливого врача, где-то на границе дичайшего темного средневековья.
И со мной только ребенок и случайный человек вместо операционной бригады.
